Наглый роман
Шрифт:
Ее тело погружается в матрас, мягкое и томное. Произведение искусства.
Она прижимается к моей груди, ее короткие волосы разметались по подушке. Она убьет меня за то, что я позволил ей вздремнуть на хлопчатобумажной подушке без шапочки. Отныне мне придется стелить на кровать шелковые наволочки.
Я узнал о шелковых простынях, натуральных маслах для волос и о том, как ровно укладывать волосы, наблюдая и слушая ее. Женщина разбирается в волосах так же, как она разбирается в чае. Если она когда-нибудь решит оставить модельный бизнес и кулинарные книги,
Ваня бормочет во сне и переворачивается на другой бок. Я приподнимаюсь, чтобы продолжать смотреть ей в лицо.
Она обнажена. Простыня, обернутая вокруг ее талии, оставляет открытой мою любимую часть ее тела. Вычеркните это. Моя вторая любимая часть ее тела. Ранее я мило заново познакомился с обладательницей первого места. Достаточно, чтобы она не могла сидеть, не думая обо мне.
Моя грудь наполняется, когда я вспоминаю ее хриплые тихие стоны.
Я прошу тебя забыть в этот раз.
Тепло ее кожи на кончиках моих пальцев вызывает улыбку на моем лице. Я люблю ее губы, ее щеки, ее нежную шею. Я люблю ее бедра, которые идеально подходят для того, чтобы обхватить меня за талию. Мне нравятся эти сексуальные растяжки, которые обволакивают ее, как картина золотом.
Она не уклонялась, когда я прикасался к ней в местах, которых другие женщины стеснялись бы. Ее живот. Ее любовные ручки. Ее бедра. Так что я вознаградил ее за это. Я провел по этим линиям пальцами, а затем языком, прокладывая себе путь поцелуями по кругу, пока она не взмолилась о пощаде.
Лицо Вани морщится, когда она спит. Она всегда встревожена, даже когда не просыпается, чтобы суетиться из-за всего. Я прижимаю палец к ее лбу, прямо между бровями. Морщинка разглаживается. Ее ресницы остаются неподвижными. Ее губы, слегка приоткрытые, издают еще один звук.
Если бы она не была оторвана от нашей маленькой прогулки по переулку воспоминаний, я бы перевернул ее на спину, откинул простыню и раздвинул ей ноги, чтобы разбудить ее своим языком.
Вместо этого я обнимаю ее одной рукой и поджимаю свои ноги под ее. Это ново для меня. Я не любитель обниматься. Я не задерживаюсь в постели, когда дело сделано, и уж точно не засыпаю, когда все закончилось. Окситоцин настоящий, и женщинам не нужны оправдания, чтобы быть навязчивыми.
Но на этот раз я не чувствую такой же необходимости убегать.
Потому что это Ваня.
С ней все по-другому.
Она моя жена.
Потрясающе горячая жена.
И…
И что?
Что это значит для нас сейчас?
Я решаю не думать об этом. Зная Ваню, она будет паниковать за нас обоих. Я буду голосом разума и успокою ее чаем.
И если это не сработает, я снова затащу ее в свою постель и нажму сброс. Я готов продолжать ходить по кругу, пока она не найдет ярлык, который подходит нам больше, чем ‘муж и жена’. Это жертва, но, эй, нам всем нужно время от времени приносить ее.
У меня жужжит телефон.
Я переворачиваюсь, чтобы просмотреть текст.
МАКС: Следует
Глупая ухмылка расползается по моему лицу.
Я не знаю, почему я так рад этому вопросу, но это так. Достаточно, чтобы заставить меня левитировать.
Прежде чем ответить, я бросаю взгляд на Ваню. Мы переспали. Это должно что-то значить, верно?
Мы женаты.
У нас будет ребенок.
Мы спим в одной постели.
Проще всего было бы проехать на этом поезде до конца, а не пытаться нарисовать еще больше линий на песке. Особенно после того, как мы пересекли эту черту. Уже дважды.
Я отвечаю ‘да’ и улыбаюсь, как кот, съевший канарейку.
Миссис Ваня Маллиз.
В этом есть что-то приятное.
Ваня поворачивается на другой бок. На этот раз ее лицо обращено ко мне. Морщинка вернулась.
Я снова разглаживаю волосы и наклоняюсь, чтобы поговорить с ее животом. — Надеюсь, у тебя были закрыты глаза, приятель. — Я целую живот Вани, а затем смотрю на ее спящее лицо. — И я надеюсь, ты любишь чай, потому что твоя мама не дает тебе передышки.
Раздается стук во входную дверь.
Я начинаю отходить, когда Ваня обнимает меня. У нее на удивление сильная хватка. Мне требуется некоторое время, чтобы высвободиться из ее объятий, не разбудив ее.
Мои усилия почти напрасны, когда стук в дверь продолжается, и Ваня бормочет, чтобы он прекратился.
Решив, что это, должно быть, Джунипер, я не утруждаю себя одеванием. Я нахожу свои боксеры в куче одежды, разбросанной рядом с кроватью, и спешу вниз по лестнице.
Снова раздается стук.
Я рывком открываю дверь.
— Что за шумиха, Джун? — Имя застывает у меня на губах, когда я вижу, кто стоит снаружи.
— Мистер Бекфорд?
— Хадин? — Папа Вани смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Он высокий, хорошо сложенный мужчина с гладкой темной кожей и умными карими глазами. Костюм на нем простой, но хорошо сшитый, а часы на запястье говорят о человеке, предпочитающем элегантность броской демонстрации богатства.
Потеряв много лет назад весь свой бизнес, Хью Бекфорд изо всех сил старался сделать все, что в его силах, чтобы оплатить долг своей жены за лечение. Двери продолжали захлопываться у него перед носом, но он никогда не переставал вставать на ноги. Теперь он управляет известной международной фирмой по продаже активов. Это сюжетная линия "из грязи в князи" на века.
— Что… что вы здесь делаете? — Я кашляю, мои руки сжимаются на дверной ручке, когда я смотрю в карие глаза, которые выглядят точно так же, как у Вани.
— Что ты здесь делаешь? — Хью отвечает тем же, его осуждающий взгляд опускается на мои боксеры, прежде чем многозначительно вернуться к моему лицу.
Я прижимаю руку к паху, как будто это может скрыть очевидное. — Э-э…
— Где Ваня? — В комнату врывается Хью.
Черт возьми. Черт возьми.