Нагота
Шрифт:
Я обнял Майю за плечи. Покусывая губы, она отвернулась, потом всхлипнула, по щекам покатились слезы.
— Майя, — сказал я, — ты боишься, да? Но ведь это вещь обычная.
— Не за себя боюсь.
— За кого же?
— За него.
— Вот глупенькая, ежесекундно в мире рождаются тысячи младенцев.
— Мне кажется, я его больше не чувствую.
Я усмехнулся.
— Да-да, не смейся, — сказала она, утирая слезы. — Еще вчера вечером чувствовала. А ты не пришел, и мне стало так грустно, так грустно, ну, думаю, сейчас умру. И потом, я это хорошо ощутила, что-то случилось. И после я его уже не чувствовала...
— Успокойся, —
— Да, но почему же я перестала его чувствовать?
— Тебе только кажется.
Больше она не плакала, но беспокойство не прошло.
— И за тебя я боюсь, — сказала она.
— Ах ты трусиха, да я ведь тоже не малявка.
— Но ты ездишь на машине, и всякое может случиться. Вчера я прочитала в журнале, мужчина вел машину, и, пока стоял перед светофором, его хватил удар. Всего пятьдесят шесть лет и прежде ничем не болел.
Это уже было чуть повеселее.
— И эти твои горести преждевременны, — сказал я, — мне еще нет пятидесяти шести.
— Да я не о том. Совсем не о годах.
— О чем же?
— Я думаю о человеческих отношениях. У того человека, должно быть, была жена. И вдруг — осталась одна.
— Почему же обязательно одна? С детьми.
— Но это ужасно.
— Тебе во что бы то ни стало хочется поужасаться.
— Опять ты меня не понял. Весь ужас в том, что связь двух людей — всего-навсего видимость. По правде сказать, ее и нет. Каждый сам по себе.
— Когда нет любви.
— Любовь не может быть вне человека.
— Так досконально я не успел продумать. Но я оптимист. Мне в любви нужна ты.
Она внимательно поглядела на меня.
— Мне кажется, любовь женщин изменилась. Теперь они знают, на что готовы пойти ради любви, а на что нет.
— Вполне возможно, — постарался я сдипломатничать.
— Мужчины всегда это знали. Если бы тебе ради любви пришлось сменить работу, ты разве согласился бы?
— Дорогая, я что-то не понимаю тебя.
— Ах, ведь это я просто так. Для примера.
Она взяла расческу, стала расчесывать волосы. Не знаю, от речей ли Майиных, которые пропитали меня, как вода песок, или виной тому были плавные и гибкие движения ее рук (мне они всегда нравились, особенно теперь, когда торс ее отяжелел), однако во мне странным образом сочетались противоречивые чувства: щемящая нежность подымалась навстречу какой-то тревожащей обидчивости. Неужели ей нарочно хотелось мне досадить, или это в самом деле были ее мысли. Мысли, впрочем, довольно банальные, но меня поразил тон, каким они были сказаны. Только и сама Майя была такой потерянной, такой несчастной; может, настоящей причины она не раскрывала?
— Хорошо, — сказал я, — допустим, на машине тебе ездить не стоит. Но прогуляться же ты можешь?
— Не хочется.
— Зашли бы к Тите.
— Не хочется, — твердила она.
Вошла мать, напоминая, что Майя еще не обедала. Майя и ей ответила тем же: «Не хочется».
— Ну хорошо, чего же тебе хочется? — Я чувствовал, что спокойствие мое понемногу тает.
Тоскливо взглянув на меня, сказала:
— Я бы с удовольствием соснула часок.
На том наш разговор и закончился. Немного погодя она еще раз повторила, что хотела бы поспать, и, как мне показалось, вид у нее был и в самом деле усталый. Накрыл ее пледом, сказал, что заеду вечером.
До двери меня проводила мать.
— Вы уже уходите?
— Да, так уж получается.
— Опять какие-нибудь срочные дела?
Вместо ответа неопределенно пожал плечами.
— Ой, какой сквозняк! — сказала она. — Это я на кухне раскрыла окно.
— До свидания.
— Ну и духота! Дышать просто нечем.
Ее глаза смотрели на меня настоятельно и пристально, голос слегка дрожал.
— Майя немного поспит, — сказал я.
Она продолжала глядеть, как будто не слышала моих слов.
— Духота жуткая, к грозе, не иначе.
— Да. Наверное...
Бухнула захлопнувшаяся дверь. Пока бежал вниз по сумрачной лестнице, на лбу почему-то выступил пот. На лестничной клетке первого этажа двое мужчин пили пиво. Один из них, потирая ладони, преградил мне дорогу.
— Закурить не найдется, а?
Я пошарил по карманам, никак не мог отыскать.
— Не валяй дурака, — сказал тот, у кого в руках была бутылка. — Раз нет, так и скажи, не морочь голову порядочным парням.
Машина стояла во дворе. Включил зажигание, каменный колодец быстро заполнялся выхлопными газами. Мутные клубы дыма поднимались все выше и выше. Из помойного бака выскочила кошка и, поджав уши, бросилась наутек. С шумом вспорхнули голуби. Через подворотню, как в огромную клоаку, дым уплывал на улицу, вливаясь в еще более тучные, более густые потоки выхлопных газов. Неожиданно все это мне представилось совершенно отчетливо: машины не просто катились, а плыли в потоке собственных выхлопных дымов. И люди тоже плыли в привычной своей вертикальной манере, шевеля руками и ногами.
Права была Майина мать, духота в самом деле жуткая. Выехав на улицу Стучки, зачем-то взглянул на часы: было без пяти минут четыре. Я решил, что успею проскочить перекресток, но светофор брызнул красным. Выжимая тормоза, ощутил, как в груди подскочило сердце. И, не спуская глаз с яркого ока светофора, я почувствовал неодолимое желание распластаться на сиденье.
Что-то черное полыхнуло перед глазами, резануло грудь и спину — там, под лопатками. Западня захлопнулась, пыхнув в лицо холодом. И я повис на волоске. Второй приступ был менее болезненным, зато навалился всей тяжестью и никак не хотел отпускать.
Это что-то новое, совсем не то, что было раньше. Мне почему-то хотелось, чтоб это было просто повторением. Так что же? И почему сейчас? Не может быть. Какая нелепость. Я не...
Кровь закипала, звенела, проносясь по сужавшимся жилам, давление возрастало, я это чувствовал по грохоту в висках, по вибрации пульса. И странно — чем громче отстукивало сердце, тем более я слабел, как будто с каждым ударом от меня что-то откалывалось и я убывал.
Я успел свернуть к тротуару. Воздух, который жадно заглатывал, до легких не доходил. Что за ерунда. Смешно вспомнить — «один мужчина вел машину и перед светофором...». И надо же такому случиться именно сейчас. Когда мне только сорок семь. Вот уж не думал, что такое может случиться на обычном перекрестке. Если удастся открыть дверцу, тогда все в порядке. Только бы открыть дверцу.