Нагота
Шрифт:
— Разрешите, я помогу.
— Пустяки, не стоит, она легкая. Там один купальник.
— Вы загорать? Тогда нам по пути.
— Вот не знаю...
— Конечно, если у вас свидание...
Она еще больше растерялась.
— Да нет!
— Значит — да?
— Джульетта обещала покатать на моторке...
— Ну и прекрасно. Я провожу.
Он сам себя не узнавал, он восхищался собой. Все в порядке. Ход правильный. Так держать!
— Давно вы живете в Рандаве?
— Да.
— А точнее — как давно?
— Скоро два года.
— Ну и как, ничего?
— Ничего. Привыкла. В школе о другом мечтала. Потом стали нас агитировать, свозили на экскурсию на Калининский комбинат. Познакомили с программой текстильного института. Знаете пословицу: дай черту палец... Так оно и вышло. Впрочем, я не жалуюсь.
Когда прошло смущение, она разговорилась. Даже слишком, словно боялась, что разговор оборвется или перейдет с этого невинного предмета в более опасные сферы.
— Но жить вчетвером в одной комнате...
— Это пока.
— Вы оптимистка.
— А вы — нет? Насколько я знаю... Я все время думала...
— Что вы думали?
— Что... вы тоже оптимист.
— Возможно. Смотря по обстоятельствам.
— У вас ярко выраженный почерк оптимиста.
— Вы видели мой почерк?
Она так энергично мотнула головой, что светлые косички разлетелись в разные стороны.
— Нет, я имела в виду ваш поэтический почерк.
— А-а. Д-да. Вполне возможно, впрочем, как сказать. Есть критики, которые считают иначе. Но я ведь живу не в Рандаве, и я — мужчина.
— Ну так что же?
— Один знающий человек растолковал мне, что жизнь девушки в Рандаве не рай.
Бирута опять смутилась, но взгляд не отвела.
— В каком смысле?
Неужели не понимает? Не ребенок все-таки.
— Ну, как вам сказать... Скука! И вообще...
С лица Бируты исчезла сосредоточенность.
— Вот уж нет, совсем не скучно. Как раз наоборот, мне ежедневно не хватает, по крайней мере, двух часов....
Это знакомо. И Марика в своих письмах сокрушалась не раз о том же — и ей не хватает времени.
— ...отдать в починку туфли, написать письмо.
Он остановился, снял пиджак, кинул его на плечо.
— Не помню, чтоб в Латвии бывала такая жара.
— К дождю, наверное.
Подняв голову, она с простодушной серьезностью озирала небо.
— Так вы говорите, письмо...
— Да, у меня в Лизуме мать, одна-одинешенька. Дети разбрелись кто куда. Хотя бы писать ей почаще.
Он опять остановился, будто затем, чтобы поудобней сложить пиджак.
— Вам известен такой адрес: улица Приежу, 8?
Она удивилась, но не слишком,
— Нет,
— Интересно, где это? У меня там свидание с одним человеком.
— Да где-то поблизости, за автобусной станцией,
— Может, завернем туда ненадолго?
Она задумалась, всего на мгновенье.
— Нет.
— Почему?
— Просто так. — И, помолчав, добавила помягче: — Меня ждет Джульетта. Я же говорила.
— Ладно. Не к спеху. Досточтимая барышня Капулетти, разумеется, прежде всего.
Берег реки местами пологий, от заливных лугов его отделяла песчаная полоска, а кое-где он круто обрывался к воде, весь в зарослях кустарника, с редкой сосной или лиственным деревом. И повсюду, куда ни глянешь, в глазах пестро от загорающих. Люди пили, ели, смеялись, пели, кричали, крутили транзисторы, гоняли мяч, играли в бадминтон. Белые, красные и коричневые тела на подстилках, простынях и полотенцах со всех сторон завалены тряпьем, посудой, снедью.
— Где тут ваша Джульетта?
— Она дальше, туда, к высоковольтной линии. Сюда на моторке не подойдешь. Мели.
Осторожно, как по лабиринту, пробирались они среда загорающих, временами переступая через чьи-то ноги, покрасневшие спины.
На пути их следования — плечом к плечу, голова к голове, глядя на реку, совсем как на огневой позиции, — лежал целый батальон девочек. И всякая подвижная мишень здесь попадала под перекрестный обстрел их любопытных взглядов.
У него было такое чувство, будто его выставили на витрине или того хуже: разложили на столе анатомической лаборатории. Его мысленно раздевали, обминали,, обмеривали, взвешивали, выстукивали, тискали и щупали.
Ничуть не лучше себя чувствовала Бирута. Уж теперь она вконец смутилась. То притворялась, что никого не видит, то, напротив, с жаром кому-то махала рукой, здоровалась, изображая на лице изумление, чтобы тотчас отвести глаза, прикинуться глухонемой.
— Рута, эй, Рута, ты куда это разлетелась? Чего строишь из себя?
— Зазналась девка, У Руты лучший результат сезона.
— Ттс!! У них парный забег...
— М-да... А ничего!
Он пытался улыбаться, состроив равнодушно-скучающую мину. Поигрывал монеткой, тихонько про себя посвистывал.
— У вас тут много знакомых.
— Все наши. Из прядильного.
— Вы тоже прядильщица?
— Пока да.
— А потом кем будете?
— Трудно сказать. Не загадываю. Сначала институт надо закончить.
(«Ой, поглядите — с кем это Бирута, ну, дела!» — «Неужто тот самый, поэт?» — «Мне кто-то сказал, он ефрейтор!»)
— Это, видимо, относится ко мне?
— Похоже, так.
— Даже звание мое знают.
— Боже мой, да у нас тут все знают всё.
— Вот как?
— А чему вы удивляетесь?
Уткнувшись носом в песок, у берега стояла лодка. Обычное алюминиевое корыто с подвесным мотором «Чайка». Видимо, забарахлило зажигание. Мотор не заводился. Какой-то парень остервенело дергал шнур стартера, выставив втиснутый в шорты тяжеловатый зад.
— Джульетта, а вот и мы! — крикнула Бирута. — Привела еще одного пассажира.
Вслед за первым сюрпризом последовал и второй: хрипловатый альт был знаком. Джульетта оказалась Цауне.