Награда для Иуды
Шрифт:
Жена на счастье оказалась дома одна. Одетая в коротенький полупрозрачный халатик, едва прикрывавший интересные места, она, сидя в кресле, уставившись в телевизионный экран, рукой прижимала к уху телефонную трубку и щебетала, как райская птичка. Елисеев выключил телек и сердито потряс в воздухе кулаком, молча сигнализирую жене, чтобы та свертывала базар. Вика закруглила беседу и хотела наброситься на мужа с вопросами. Максима отпустили домой – это добрый знак. Но он зол, он явно не в своей тарелке.
– Макс, что сказал следователь?
Жена встала с кресла, развела руки в стороны, намереваясь заключить Елисеева в объятия. Но тот ловко извернулся, рухнул на диван и объявил:
– Следователь велел передать, чтобы через пятнадцать минут духу твоего здесь не было. Ты уезжаешь на дачу и пробудешь там до среды. Машина у подъезда.
– Но почему? – выпучила глаза Вика. – Мы же завтра собирались на крестины к Петровскому.
– Через четверть часа в квартире будет полно оперативников. Это не обыск. Просто они станут слушать все звонки, – ответил Елисеев. – Если не успеешь одеться, тебя выставят на площадку в твоем порнографическом халатике.
Вика поджала губы, муж как с цепи сорвался, и в такие минуты с ним лучше не спорить. Елисеев неожиданно вспомнил, что в свое время, примерно год назад, до него дополз слушок, что Вика якобы трахалась с его водителем Васей. Прямо на заднем сидении представительской машины. Дело, кажется, было под Новый год… Господи, почему только вся эта белиберда, все эти гнусные россказни про распутное поведение жены, вспоминаются так некстати, в критический переломный момент жизни? В час, когда решается его судьба? Почему так? Ведь несколько часов назад он думал о жене с нежностью, представляя ее стоящей в бесконечной очереди, протянувшейся вдоль тюремной стены. В руке передачка, глаза красные от слез.
– Здесь устроят засаду? – решилась на последний вопрос Вика. – На кого?
– Не волнуйся, не на тебя, – отрезал муж.
Елисеев решил, что Вика, проводя дни в праздной болтовне, шатаясь по магазинам и кафешкам, листая глянцевые журналы, глупеет просто не по дням, а по часам. Глупеет пугающе быстро. Что с ней станет через несколько лет?
– Время пошло.
Он и постучал пальцем по стеклу наручных часов. Вика, сорвавшись с места, побежала в спальню переодеваться, видно, и всерьез испугалась, что опера выкинут ее голяком на лестницу. Она собралась за пять минут, натянув на себя какой-то мятый сарафан и шлепанцы на танкетке, чмокнув мужа в щеку, выскользнула за дверь. Даже сумочку не взяла.
…Два милицейских опера и два работника технической службы ГУВД явились только к семи вечера. Технари потребовали у хозяина трубку мобильного телефона, без спроса прошли в его кабинет, расставили на письменном столе свои приборы, подключились к телефонной линии, размотав провода, стали проверять какие-то контакты и соединения. Опера, сняв пиджаки, устроились в гостиной. Усадив хозяина на стул посредине комнаты точно под люстрой, начали инструктаж.
– Когда он позвонит, говорите ровным спокойным голосом, не напрягайтесь, не выдавайте своего волнения, – говорил один опер. – Отвечайте на вопрос только тогда, когда поймете его смысл.
Не успевал говоривший закончить последнюю фразу, как в разговор вступал второй мент.
– Мы уже подключились к вашим аппаратам через телефонный узел и вашего оператора сотовой связи, – говорил он. – Но в вашем кабинете сейчас установят магнитофоны и аппаратуру, с помощью которой можно определить место, из которого звонит абонент. Например, телефонную будку. Возможно, все дело решит один звонок. Это в том случае, если Мальгин воспользуется линейной связью. Тогда мы задержим его без вашей помощи. Вы понимаете меня?
– Понимаю, чего тут не понять, – кивнул Елисеев, чувствуя, что по горло сыт впечатлениями сегодняшнего дня. От переизбытка негативных эмоций, от всех этих бесконечных вопросов и ответов у него начинается сильнейший приступ мигрени, а к горлу подкатывала тошнота.
– Вам надо неотлучно находиться в своем кабинете и ждать, – молол языком опер. – Теперь поговорим о том, как следует вести беседу. Начнем с начала. Вот несколько практических советов. Во время разговора вы не должны покашливать – это выдает волнение, беспокойство.
Елисеев поднялся на ноги:
– Я не буду покашливать, – пообещал он. – Разрешите, я таблетку приму. Голова раскалывается.
Опера переглянулись.
– Отставить таблетку, – сказал старший, который при встрече представился Николаем Рыбаковым. И неожиданно перешел на «ты». – У тебя должна быть ясная и чистая башка. Усек? Никаких таблеток. А головную боль перетерпишь.
– Но это простой аспирин, – робко возразил Елисеев.
– Я сказал «нет», – опер опустил руку на плечо Елисеева, усадив того на стул. – Аспирин – это дерьмо белого цвета. Тебе даже кофе пить нельзя, даже чая. Хлебнешь минералки, когда закончим разговор.
Елисеев едва не застонал. Господи, да эти менты в сто крат глупее Вики. Они доведут его до сердечного приступа, до кондрашки доведут и успокоятся лишь, когда Елисеев сдохнет от сердечного приступа…
Выходные у Василия Полуйчика – самые напряженные дни недели, потому что именно в субботу и воскресенье народ желает гулять, а Василий как-никак владелец престижного ресторана и ночного клуба. Если пускать дела на самотек, от высокой репутации его кабаков не останется и следа.
В субботу Полуйчик до ночи торчал в одном из своих заведений «Серебряном аисте», подбивая бабки за прошедшие три месяца, и пришел к выводу, что в делах продолжается сезонный застой. Проще говоря, заведение едва сводит концы с концами и, судя по всему, оживления активности не следует ждать раньше середины сентября. Василий, встав перед высоким зеркалом, сунул ноги в новые туфли и сменил темный двубортный пиджак на светлый в мелкую клеточку. Он хотел выйти в зал, где веселился с компанией один старый приятель, присоединившись к застолью, отвезти душу за разговором. Но тут зазвонил телефон.