Награда для Регьярда
Шрифт:
– Я рада, что она жива. То падение меня сильно напугало.
– То падение могло стоить ей жизни, а вместо этого разлучило нас. Поверь, тогда Ошана знала, что делает, и её цели были отнюдь не благородны.
И он рассказал о предательстве сестры. Мне стало не по себе от этого откровения, но ни негодования, ни ненависти по отношения к Ошане я не почувствовала. Только сожаление.
– Мне очень жаль, Регьярд.
– Мне тоже. Но теперь я буду более осторожен со своим окружением.
– Любовь заслонила ей рассудок.
– И в этом тоже есть доля моей вины. Я слишком сильно её опекал и старался дать ей все самое лучшее, вместо того, чтобы учить довольствоваться меньшим. В итоге нашелся тот, кто убедил её, что даст больше и лучше, а у моей сестры помутился разум.
Он вдруг отстранился и поднял меня на руки. Казалось, я утонула в его бесконечных объятиях. От неожиданности я даже вскрикнула.
– У нас осталось мало времени, Вили. Очень мало.
– Но мы все преодолеем! Раз сейчас нас двое - значит так надо.
Я обняла его за шею и прильнула к его щеке. Так хорошо было ощущать его рядом с собой.
– Ты моя, Вили, - Регьярд сказал это так спокойно, но очень твердо, - обещай больше не убегать.
И посмотрел мне прямо в глаза, да так, что у меня голова закружилась. Того и гляди в обморок рухну. У него не глаза, а омуты - так затянули, что я опомнилась только на лежаке, где спала одна до этого времени, под заунывные песни Тенхай.
– Не бойся, - произнес он, все еще пристально глядя на меня.
– В том, чтобы быть вместе, нет ничего дурного. Духи спасли тебя и привели ко мне - это и есть благословение. Будь моей сегодня, Вилия. Будь моей навсегда!
Возражать не было никаких сил, да и хотелось ли мне? Я тихонько встала и сняла с себя плащ, ослабила шнуровку платья и сбросила наконец с плечей нижнюю рубашку. Я подавила желание прикрыть наготу руками. Если и быть честной, то до конца.
– Посмотри на меня, Регьярд, - слезы предательски покатились по щекам, - я не так уж и хороша.
До сих пор не знаю, как срослись мои переломы, которые в непогоду и в часы усталости, все равно, дают о себе знать. Но шрамы, оставшиеся на теле, ничем не скрыть. А они есть - рубцы, бледные линии порезов и разрывов письменами боли исписали всё моё тело. Волосы, в которых поселилась белизна, пусть и стали длиннее, напоминали осеннее поле, припорошенное первым снегом. О! Я отнюдь не прекрасна, Регьярд! Нужна ли тебе такая калека?
Пусть это будет очень больно, но произойдет сейчас - хоть именно его отвращение и брезгливость убьют меня по-настоящему. Чувствовать такое отношение от Илвара было не так больно, потому что пренебрежение было частью моей жизни - той жизни, в которой Серая мышь очень сильно укоренилась и жила годами, смирившись со своим положением, не питая иллюзий в отношении собственной привлекательности. Я привыкла к тому, что на меня смотрели, как на никчёмную вещь, пусть не все, но многие. Регьярд единственный, смотревший с восхищением. И да, я боялась! Боялась его неприятия, а ещё больше милосердной жалости. Но так будет честнее. От того и закрыла глаза, чтобы не видеть, как он разочарованно отвернётся.
– Глупая девочка!
– теплые руки коснулись моих запястий, привлекли меня ближе к ложу.
– Неужели думала, что рубцы на твоем теле меня сильно напугают. Если уж так хочешь, можем посоревноваться - твои шрамы против моих. Но что-то мне подсказывает, что ты всё-таки проиграешь.
Он нежно коснулся губами шрама на моём животе, потом поднялся выше. В полумраке невозможно было различить и предугадать, откуда придёт и куда ляжет очередная ласка. Я впилась пальцами в его длинные волосы, пытаясь удержаться на грани сознания, а Регьярд выбивал во мне искры, выжигал свое имя на моем теле.
И я снова рухнула в омут. Только на этот раз страшно мне не было.
Разве… что немного больно. Но разве может капля боли затмить самое бездонное счастье?
Регьярд
Ночью, когда Вилия безмятежно спала в моих объятиях, я тихо встал. Шел конец лета, а в это время ночи в горах становятся довольно прохладными, поэтому путь мой лежал в направлении очага. Надо было развести огонь. Мне вполне привычны холодные ночи, но свою женщину стоило бы беречь. Вилия проделала ко мне такой трудный путь.
А еще я смел надеяться на то, что духи все же простили меня.
Так я размышлял, пока не почувствовал чье-то присутствие у хижины, где мы находились с Вилией. Так оно и было - у самых дверей стоял огромный ирбис, его светлая шерсть отливала серебром в отблесках полной луны, а глаза горели синим пламенем.
– Приветствую тебя, Прародительница Тенхай!
– склонился перед одним из Великих Хранителей Гримхайла.
– Ты пришла простить или покарать меня?
– Пришла посмотреть на тебя, сын Великих гор Регьярд, - ирбис только шагнул в тень и сразу обернулся старой женщиной с серебристыми косами и смуглой выдубленной кожей.
– Узнать, смог ли ты разгадать мое послание?
– Вилия - в награду за то, чтобы изгнать с земель Гримхайла чужаков.
– И это тоже, - усмехнулась праматерь, - ещё ты больше никогда не должен забывать своих клятв, владетель. И женщина, данная тебе в награду, будет твоим талисманом и напоминанием о моих словах.
– Благодарю тебя, Тенхай!
– я склонился к самой земле.
– За твое милостивое великодушие к тому, кто осмелился пойти против воли Великих Храниетей.
– Не меня благодари… ее, - Прародительница кивнула в сторону хижины, - это ее страдание призвало меня, ведь и она мое дитя, как и ты, и те несчастные в селении, которых ты обрек на страдания.
– Мне нет прощения! Я готов понести наказание… но молю, не забирай у меня Вилию.
– Самый смелый и сильный мой сын боится?
– лёгкий ночной ветер развевал выбившиеся из кос волосы Тенхай, как растрёпанные на пиках гор облака.
– Ты знаешь, проматерь, мне не страшны ни смерть, ни холод, ни голод, ни боль. Ничего. Но Вилия - мое сокровище, моя радость. И да, я боюсь потерять именно ее.
– А, если она предаст тебя, как когда-то предала сестра?
– её слова, как будто бы, тихое заплутавшее эхо. Мое сердце сжалось от боли, но отступать - не в моих правилах.