Наивный наблюдатель
Шрифт:
— И что мне теперь делать?
— Не грусти, в санаторий ее не пустят. Будет общаться с фрагментом.
— В последний раз, когда мы говорили о работе, ты, кажется, сказал, что наши клиенты в любом случае будут обмануты. И лучшее, что мы можем для них сделать — это сознательно обмануть их, целенаправленно, отбросив интеллигентский стыд. Для их же пользы, само собой.
— У нас нет другого выбора. Так, по крайней мере, мы сможем контролировать наш обман, и проследим за тем, чтобы он был добрым, качественным и безопасным. Я бы еще добавил, что это наш единственный шанс остаться честными.
— Явный парадокс! Как это — соврать, чтобы остаться честными? — Зимину захотелось ударить товарища по голове. Но он сдержался. Он знал Горского очень давно и не сомневался, что весь этот разговор тот завел только для того, чтобы изложить очередную, наверняка, блестящую
— Ты не будешь ругаться?
— Не буду.
— Обещаешь?
— Обещаю.
— Мы должны заняться ложной памятью, — Горский улыбнулся, как он один умел это делать, — лучезарно и открыто.
Зимин сначала не понял, о чем говорит товарищ. Но потом смысл предложения до него дошел, и он тут же почувствовал, как у него от возмущения покраснели щеки. Он был разъярен. Предложение было гадким. Конечно, можно придумать какие-то оправдания, но сути дела это не меняло. Горский, однако, продолжал улыбаться.
— А говорил, что не будешь ругаться, — сказал он. — Ничего крамольного я не предлагаю. Подумай, и ты поймешь, что это самый лучший способ выполнить нашу работу.
— Я бы назвал твое предложение подлым.
— Ерунда. Ты же не считаешь подлостью свое участие в программе записи сознания на внешние носители, замену больных органов донорскими, использование протезов, кардиостимуляторов, дополнительной памяти или генное регулирование? Психика требует столь же внимательного к себе отношения, как и сердце, легкие, печень и почки. Мы не колеблемся, когда меняем их при необходимости, то же самое следует делать и с нашей памятью. Никто не считает зазорным почистить сосуды от холестериновых бляшек, чтобы не доводить дело до инсульта. Так почему не почистить память от ненужных, а часто и болезненных воспоминаний?
Зимин признал, что в доводах друга есть рациональное зерно. Пожалуй, он был убедителен. Но ложная память слишком сильное и опасное оружие, чтобы прибегать к нему без серьезных на то оснований. Раньше в таких случаях говорили: палить из пушек по воробьям. Всегда ли нужно использовать все свои возможности?
— Если у тебя в квартире завелись тараканы, ты не станешь избавляться от них с помощью хорошей порции взрывчатки! — сказал он.
— Технология ложной памяти разработана и прошла тестовые испытания, она будет применяться. Нас с тобой не спросят. Совершенно неважно одобряем ли мы с тобой подобные методы или нет, — сказал Горский жестко, он больше не улыбался.
— Мы обманем пациента, — сказал Зимин.
— Обманем в любом случае, я думал, ты это уже понял.
— Пациент будет лишен собственной жизни.
— А еще собственного тела, привычного образа жизни, возможности есть, пить, прыгать в длину, бегать километр на время, посещать публичные дома. И еще очень и очень много чего. Разве это секрет?
— Так что ты предлагаешь?
— Сам подумай. Как только первый ажиотаж с записью сознания пройдет, обязательно появятся люди, которые поймут, что никто не заставляет их записывать сознание пациента целиком, без изъятий, со всеми неприятными подробностями, которых, как известно, полно у любого человека. Психотерапия, основанная на удалении вредных или ненужных воспоминаний, давно применяется даже в районных поликлиниках и не считается чем-то опасным или экзотическим. Неминуем и следующий этап: кто нам может помешать записать нашему пациенту информацию о знаниях и умениях, недоступных ему в прежней жизни? Например, захочет мыслик владеть японским языком или перемножать семизначные числа в уме, тебе жалко будет снабдить его дополнительными функциями? Инсталлируем небольшой файл. Это займет три минуты. Ну и следующий этап: корректировка чувств. Пожелает пациент получать удовольствие от живописи импрессионистов, от рыжих женщин, или от музыки современных композиторов, которых прежде недолюбливал, неужели мы посчитаем это вопиющим нарушением основ его личности? Но и это не все. Рано или поздно мыслики захотят «прожить» чужую жизнь. Им понадобятся воспоминания моряков, водолазов и актеров. А потом, если понравится, то и космонавтов, врачей, предпринимателей, следователей прокуратуры, учителей, миллиардеров и не знаю еще кого. Мы еще раз добавим за деньги пару файлов, это не очень сложно. И вот тут возникнет главный вопрос: где в этом бесконечно обновляемом сборнике информации содержится наш пациент, его первоначальное сознание? Достигнет ли он желанного бессмертия? Останется ли личностью в общеупотребительном смысле этого слова?
— Одноногий бандит убегает от полиции. Будет ли ему больно, если пуля попадает ему в протез?
— Кстати, хороший пример. Я не сомневался, что ты все понимаешь правильно, — сказал Горский. — У нас нет другого выхода. Мыслики — объект для импровизации.
Зимин на миг задумался, а потом прочитал подходящее к случаю стихотворение.
Куда ни посмотрю — Повсюду что-нибудь увижу. Вот дерево в снегу, Вот девочка на лыжах, И все хитросплетенья красок и теней Находят место в памяти моей. Течет вода — через ее теченье Я ощущаю время и движенье, И для меня секретов нет В перемещении планет; Звезды неясное мерцанье Тревожит ум, рождает мысль, Я постигаю расстоянья, Я открываю тайный смысл. И снова много разных мыслей — О снах, о счастье, о траве В моей теснятся голове…— Очень доходчиво. Как это тебе удается так красиво формулировать? — похвалил Горский.
— Давно тренируюсь.
Следующие два часа они провели в обсуждении плана предстоящих исследований. Горский предложил заняться разработкой методики применения ложной памяти для записанных сознаний. Он отказался считать их людьми. Зимин ему возразил. По его мнению, методики делу не помогут. Необходимы клинические испытания. Но было непонятно, как провести полноценные исследования без вменяемых подопытных. Надежда на то, что загруженные дополнительной информацией мыслики смогут стать источником полезной информации, была мала. С другой стороны, если повезет, это станет решительным прорывом в психофизике.
— Мы не можем рассчитывать на везение. Как-то это непорядочно получается. Еще не начали работу, а уже зашли в тупик, — загрустил Зимин.
— Вовсе нет, — сказал Горский. — Все складывается как нельзя лучше. Проведем исследования на майоре Кротове. Он нам не чужой. Это позволит контролировать детали эксперимента, легче будет отмечать любые изменения в его психике. Мы получим идеального пациента.
— Ты не боишься?
— Нет. С какой стати? Майор Кротов по своей воле решился на запись сознания. Лично я отговаривать его не собираюсь. Наоборот, его решение меня устраивает. Как это мне не пришло в голову раньше. Надо было самому предложить майору записаться, но не хватило творческой наглости. Спасибо твоей Марго, надоумила. Удачная идея! Обязательно надо будет сводить ее в ресторан.
— Марго не моя. И в ресторан с вами я не пойду. Без меня, пожалуйста.
— Если я тебя правильно понял, ты согласен работать с фрагментом Кротова?
— Майор Кротов может нас уничтожить.
— Он будет нам благодарен, — сказал Горский. — Для этого я написал специальную подпрограмму. Неужели ты думаешь, что я не подстраховался.
Зимин вспомнил подходящее стихотворение.
Забыть все, что было, порвать, что держало. Оставить сомненья, начать все сначала. Холодной зарею, рассветом поблекшим Пройти сквозь железо и выйти окрепшим С заветной мечтой, что тобою владела, Решиться на дерзкое, трудное дело. Ползти по пустыне, теряя рассудок, Без сна и без пищи по несколько суток. Без страха и крика сорваться с карниза И в штопор войти на собравшихся снизу. Услышать, завязнув по горло в болоте, Мелодию жизни на режущей ноте. Напрячься и силы последние выжать, Расстаться с надеждой и все-таки выжить! Дышать полной грудью и рваться на части. Скажи мне, товарищ, не в этом ли счастье?