Наивный наблюдатель
Шрифт:
— Не стал бы свое незнание объявлять особой логикой. Разумнее, пожалуй, было бы выслушать человека, который в данном вопросе разбирается лучше нас с вами, — Зимин постарался быть максимально корректным, спор ему представлялся бессмысленным.
— Несогласие не означает, что позиции спорщиков противоположны. Логика потому и объемна, что в ней присутствует измерение глубины позиции. Чем глубже, тем ближе к центру, к единственному значению.
— Эти утверждения будут верны, если заменить слово «логика» словом «представление». Но логика не связана с представлениями людей. Формальная логика — есть конструирование и исследование правил преобразования высказываний, сохраняющих их
— Послушайте, Зимин, шарообразность логики очень полезная штука. Всегда можно придти к одинаковому выводу, но противоположному по значению. Суть таких парадоксов — относительность логики. Вы смотрите с одной стороны, но я — то с другой. Как нам понять друг друга? Я предлагаю искать горизонт.
— Простите, это как?
Зимин загрустил. Он понял, что сейчас ему придется выслушать идеологически выверенные доказательства важности шарообразности логики. Не было сомнения, что целью подобных философских построений была попытка (пока еще только попытка, несмотря ни на что, всего лишь попытка) покончить с наукой. Ох, как не хотелось Зимину обсуждать проблемы шарообразной логики. Новую науку он не признавал. Держал фигу в кармане. Но он понимал, что избежать спора не удастся. Можно было пропустить мимо ушей «философию» начальника, но для этого надо было обладать чувством самосохранения, которым Зимин похвастаться не мог. Наоборот, он был излишне словоохотлив. Часто в ситуациях, когда ему следовало промолчать, он ввязывался в бессмысленные дискуссии. Но в данном случае он поступал правильно, спор помогал выполнить поручение Горского разобраться с особенностями мышления Кротова.
— Вот пример, — сказал майор Кротов, он не обратил внимания на терзания Зимина, потому что ни на миг не сомневался в своей победе. — Посмотрите из Москвы на город Лондон — для вас он будет расположен на западе, а для человека из Нью-Йорка на востоке. Кто же из вас прав? Оба, если признаете существования шарообразной логики.
— Нет, это только представления, — не сдержался Зимин. — Логика как наука изучает способы достижения истины в процессе познания опосредованным путём, из знаний, полученных ранее, а не из чувственного опыта. Это правила, которые не зависят от местонахождения и точек отсчета. Логика подсказывает, что в Москве Лондон расположен западнее, а в Нью-Йорке восточнее.
— Логика бесполезна без точки отсчета, — нахмурился майор Кротов. — Без точки отсчета она не принесет нам никакого полезного результата, так как ее не к чему будет прикладывать, и нечего будет развивать.
— Дело в том, что логика это не сборище «правильных» знаний. Это всего лишь инструкция для выводов. Как только вы говорите об обязательности точек отсчета, вы сразу переходите от логики к представлениям.
— Не путайте меня. Логика — это инструмент. Если прикладывать ее к разным предметам или разным местам одного предмета, мы получим разные результаты.
— Логика — один из способов мышления. Проблемы с Лондоном возникают, когда люди не пользуются логикой. При помощи логики местоположение Лондона может быть точно установлено — западнее Москвы и восточнее Нью-Йорка.
— Я настаиваю на шарообразности логики.
Зимин почувствовал, что устал.
— Пример с Лондоном показывает не тупость людей, а то, что вопрос был поставлен некорректно. Логика похожа на таблицу умножения. Она объективна, независимо от отношения к ней. Если вы говорите, что дважды два равно пять, виновата не шарообразность таблицы умножения. Это просто ошибка. Но вы всегда можете обосновывать свои представления, не обращаясь к логике. Это ваше право. Противопоставление представлений и логики на самом деле очень интересная вещь.
— А по-моему это пустая болтовня, — майор Кротов почувствовал, что выигрывает спор.
— Как только число фрагментов превысит десяток, нам придется бороться с их представлениями, потому что только логика позволит нам сохранить хотя бы видимость привычного мира.
— А если не превысит?
— А если превысит?
— А если не превысит?
— Мы зашли в тупик, — констатировал Зимин.
Он закрыл глаза и просчитал про себя до десяти. Что заставило его ввязаться в бессмысленный спор? Хотел ли он переубедить майора Кротова? Ни в коем случае. Более того, он не исключал, что майор Кротов прав, а ошибается он, Зимин, но не смог промолчать. Ему хотелось, чтобы люди не забывали о детерминизме, диалектике, критерии Поппера и законах природы. Он не верил, что новая наука имеет отношение к настоящей науке.
— Чего вы добиваетесь, Зимин. Почему вы все время спорите? Что вы хотите доказать?
— Вы меня неправильно поняли, господин майор. Я не стремлюсь переубеждать кого-то, тем более вас. Пусть логика будет шарообразной, а почему бы и нет? Мое дело напоминать, что отказываться от детерминизма весьма опрометчиво.
— Но статью вы написали не про детерминизм, а про комплекс неполноценности. Почему?
— Мне кажется, что там, в Дирекции, — Зимин ткнул пальцем в потолок, — должны остаться люди, которые понимают, что без старой науки выжить не удастся. Считайте, что я обращаюсь к ним.
— Я передам ваше послание по инстанции.
— Будьте любезны. Ну, я пошел?
— Не задерживаю вас.
Испытывать терпение майора Кротова Зимин не стал, как и не стал дожидаться повторного разрешения отбыть восвояси. Его разбирал смех, он был близок к панике, но ноги его выполнили свое предназначение на «отлично» — он дал деру.
Зимин расстроился и предсказуемо загрустил, его в очередной раз застал врасплох приступ апатии. Он был вынужден признать, что на некоторое время потерял способность пользоваться своим интеллектом. Речь шла не только о текущей работе, он не мог заставить себя даже играть в «судоку». В последнее время после разговоров с майором Кротовым это случалось с ним все чаще и чаще. Надо сказать, неприятное наблюдение. Словно интеллект отказывался функционировать вблизи непосредственного начальника. С этим надо было что-то делать.
Желание забиться в норку было слишком сильным, Зимин решил не противиться ему. Известно, когда мозг отказывается работать, следует довериться инстинкту. Вот он и отправился в столовую. А куда еще?
За тарелкой каши думалось лучше, чем в кабинете.
— Доел пайку? — спросил появившийся невесть откуда Горский.
— Нет. Что-то с этой кашей не так. Подгорела, что ли?
— Какая разница, давай лучше поговорим.
— Ты же знаешь, что я не люблю трепаться во время еды. Это мешает правильно переваривать пищу.
— Никогда об этом не думал, — признался Горский, — А знаешь, может быть, ты и прав.
— Плохо не думать. Это не повод для хвастовства.
— Что-то случилось? Почему ты такой грустный? Могу я тебе помочь?
Вопрос не понравился Зимину, но, подумав, он решил, что будет разумным рассказать товарищу о философском диспуте с майором Кротовым. Одна голова хорошо, две — лучше. Тем более, когда речь идет о талантливом Горском, который неоднократно доказывал, что отвлеченные идеи, которые не касаются его лично, он анализирует особенно классно.