Наизнанку
Шрифт:
— Екатерина Николаевна, на что сейчас жалуетесь? — та никак не реагирует, только дает стянуть с себя кофту. Повторяю вопрос, но реакции ноль.
— На старость, глупости не спрашивай. У нее тугоухость, я тебе для чего историю дал? — хороший вопрос. Несмотря на то, что сейчас он со мной не церемонится, почему-то мне нравится видеть его таким. — Диабет давно?! — мать моя женщина, это ж надо так орать. Вот уж не подумала бы, что он на такое способен.
— Дауно. Годкоу десять ужо, — пролепетала бабушка с характерным акцентом.
— Инсулин колем? — продолжает орать на ухо бабуле очень серьезный Марк Михайлович.
Забавно, еще четыре дня назад
— Это сухая гангрена, он у нее в носке уже поди полгода лежит, она их просто не снимала, — вполне серьезно комментирует сие событие Марк Михайлович.
— Вам виднее, — а вот на втором носке что-то определенно пошло плохо. Так получилось, что потянули мы его оба. Ой, лучше бы не снимали, что я там говорила о неприятном запахе, витающем по отделению? Так вот, тут он сконцентрировался прямо перед нами.
— Твою мать, — шепчет мой куратор. Хотелось бы мне сказать, что шептать-то и не надо, как раз можно от души выругаться, бабуля-то не слышит. — А вот это, Марина, влажный пи*дец.
— Что? — Марк Михайлович ничего мне не отвечает, но я уже и так додумала, что это влажная гангрена и самый настоящий пипец.
— Чикать пальцы надо, вот что, — снимая перчатки выдает Марк. Накрывает сидящую бабушку одеялом и отходит в сторону, подзывая меня. Снимаю перчатки и выбрасываю их в ближайшую урну. Вижу по лицу-впервые за все время он по-настоящему зол. В какой-то момент мне даже стало немного страшно. Подходим к сестринскому посту, где он тут же просит медсестру позвать лечащего врача бабушки.
— Вот суки, четыре дня лежит и даже не удосужились ей носки снять. Хирурги, бл*дь. Как ректально девок смотреть, так да, а бабке на ноги взглянуть хрен, — тяжело вздыхает и начинает стучать пальцами по стойке. А потом меня впервые накрыло, я сама не поняла, что случилось. Терпеть не могу грубиянов и хамов, но то, как Марк говорил с лечащим врачом этой бабули, меня убило наповал. И, как ни странно, в хорошем смысле слова. Я и раньше поняла, что он мне нравится, как врач. А сейчас передо мной говорит мужчина. Как в каком-то кино раздал люлей, причем врачу на порядок старше себя, а тот и не пикнул, осознавая свой промах. Другой бы так не смог, это последнее, что пронеслось в моей голове, перед тем как я поняла, что мне все это нравится. Точнее не все, а он. Какой ужас.
— Ясное дело мы ее не забираем. Пока у нее гниет нога, мы сахара ей не наладим. Вот когда ее прооперируете, тогда и нас звать не придется. Схемы мы вам распишем, но это мало что даст. И да, у вас тут полы плоховато моют, под койками мусор. Пусть под бабушкой помоют, — уже на спокойных тонах завершает свою речь Марк Михайлович. Обруганный доктор кивает и отходит в сторону. Мой же доктор открывает историю болезни и начинает мне диктовать.
— А может я на компьютере быстрее напишу?
— Нет. От руки, и чтобы было непонятно. Вот когда дойдем до схемы, пиши предельно разборчивым почерком. Давай шевелись, я устал.
Пишу быстро, не вникая в услышанное, мне бы и хотелось, да постоянно подгоняют. А еще дышат в затылок. Конкретно так. В какой-то момент мне показалось, что сейчас он мне снова поднимет халат, а потом и под юбку залезет. Но нет, кажется, даже не касается.
— Подпись, Мариша, — шепчет мне на ухо.
— Что? — поворачиваю к нему голову и зачем-то смотрю на его шепчущие губы.
— Подпись свою ставь и валим отсюда.
— Да, точно, — да что со мной? Это гнилостный запах на меня так влияет? Ставлю свою подпись, Марк, никакой он сейчас не Михайлович, тут же расписывается рядом. Закрывает историю болезни и передает постовой медсестре.
— Пойдем.
Снова подталкивает меня к выходу и нажимает на кнопку лифта. Мы заходим внутрь и за нами заходят еще два человека. Оказываемся мы впритык друг к другу, что отлично помогает моему куратору положить мне свою руку на мою попу. Черт, это мне не кажется! Он задирает халат и начинает гладить мою пятую точку. Как только створки лифта открываются на третьем этаже, он сжимает мне легонько ягодицу. Марина, очнись! Чего ты стоишь как вкопанная? Наконец мой мозг включился, и я как смогла ударила его по руке. Но получилось что-то настолько легкое, что он и не понял протест это или напутствие, мол потрогай мне попу сильнее. Тут надо сказать спасибо прибывшему на первый этаж лифту. Как только створки открылись, я тут же вылетела из него.
— Чего ты такая быстрая, Мариша?
— Что это сейчас было в лифте?
— Я гладил и жамкал твою попу. Мне нужно было срочно потрогать что-то приятное, не только же чьи-то ноги, — закончив свою речь наклоняется ко мне, вдыхая запах моих волос.
— А сейчас вы что делаете?! — отстраняюсь от него.
— Нюхаю твои волосы, — кладет руку мне на затылок, притягивает к себе и утыкается губами в шею. Сглатываю, не в силах что-либо произнести.
Глава 15
Мы стоим почти у выхода, а мне дышат в шею? Черт, что со мной сегодня не так?! Нет, он не дышит, он касается меня губами, но это точно не засос, я бы почувствовала и вроде губами не водит. Нет, все-таки водит. Вот это и есть самый настоящий бред. Только почему я стою как завороженная? Давай, вымолви уже хоть слово, Марина, ну или оттолкни его, на ногу, в конце концов, наступи. Паралич! Точно! У меня гребаный паралич мышц и языка тоже. Это как во сне, я вроде и хочу бежать, а ноги не двигаются. Хочу закричать, а язык словно к небу прирос. В итоге я выдавила из себя что-то нечленораздельное, и хотела бы понять что, да я не в ладах ни с мозгом, ни с языком. Малыши и то лепечут что-то более вразумительное. Стою как примороженная, а юбочник одной рукой уже копается в моих волосах и продолжает, не побоюсь этого слова, изучать мою шею. И если бы не мимо проходящий врач в белом халате, я бы не очнулась. Легонько отталкиваю Марка, дабы не вызывать к нам повышенное внимание окружающих и начинаю поправлять выбившиеся пряди волос.