Наковальня звезд
Шрифт:
Мартин кивнул, он не мог с ней не согласиться:
— Да, ты права. У нас никогда не существовало возможности быть людьми, а ещё меньше — детьми. Мы очень далеко от своего дома. Можно сказать, что его больше не существует. Но мы не повзрослеем, пока не выполним свою миссию. Но даже после этого нам не следует возвращаться в Солнечную систему, к моменту нашего возвращения там пройдут уже тысячи лет. Мы будем там чужими. И это не только твоя, это наша общая судьба. Мы должны держаться вместе.
Ариэль казалась испуганной.
Каким бесчувственным и слепым монстром, должно быть, кажусь я ей…
— Мы уже никогда не будем детьми, — продолжал Мартин, — Но надо жить, Ариэль. И не надо мне угрожать. Мы не хотим никого терять.
— Но почему момы сами не остановят тех, кто сотворил все это? — с надрывом произнесла Ариэль.
Мартин пожал плечами:
— Они не хотят превращать нас в скотину, или в зверей из клеток зоопарка. Может быть, поэтому, я не знаю… Они предоставляют нам столько свободы, сколько могут. Даже в свободе умереть не отказывают.
— Все это очень грустно, — прошептала Ариэль, глядя куда-то мимо Мартина. — Ну, ладно, все, пока!
Мартин с трудом проглотил слюну:
— Я…
— Пожалуйста, уйди.
Мартин резко вскочил, оттолкнулся от стены, затем от трубопровода, снова от стены, потом, переведя дыхание, он вызвал лестничное поле и направился ко второму дому-шару, где жил Вильям.
— Почему тебя не было на собрании? — Мартин старался говорить спокойно. Вильям Оперение Стрелы повернулся к нему и вылез из гамака.
— Я не хотел усугублять напряжённость.
— Вообще-то, ты, как и любой другой, обязан присутствовать на собрании, когда обсуждается Работа. К тому же, ты не голосовал.
Вильям улыбнулся и пожал плечами.
— Думаю, никто не пострадал от этого. Я получил информацию и могу сделать собственные выводы, — его привычной экспрессивности пока почти не ощущалось. — А ты, Мартин, свои сделал?
— Мы собираемся исследовать…
— Я не об этом, — прервал его Вильям. — То, что вы там решили, было заранее предопределено. Я говорю о другом. Ты решил, кто ты есть? Что же ты, в конце концов, хочешь?
— Не понимаю, о чём ты, — Мартин и вправду был озадачен.
— Это важно для тебя. Это важно для Терезы.
— Я думал, у тебя нет возражений.
— Да, я сказал, что не возражаю. Но потом мы с тобой снова занимались сексом — это было в первый раз после того, как ты переспал с Терезой. И я увидел, что почти ничего не изменилось.
Мартин сидел в противоположном углу комнаты с таким угрюмым видом, будто его заставляли принимать горькие лекарства.
— Всё равно, я не понял, чего ты хочешь от меня.
— Это потому, что твои мысли не со мной.
— Ты мне всегда нравился.
— Мартин, сколько у тебя было любовников?
Мартин посмотрел в сторону:
— Я не гомосексуалист, — сказал он.
— Ну конечно же. Ты не робкий мальчик, Мартин, ты просто немножко испугался… обидеть кого-нибудь… да ещё своих собственных страданий.
— О как ты мудр… — начал было Мартин.
— Слушай, замнём это, — раздражённо прервал его Вильям. — Ты изображаешь меня, как какого-то проповедника, нечто вроде святого Франциска. Я вовсе не такой. Я — обычный гомосексуалист. Как и большинство из нас. Вот ты… и Тереза… Вы — нет, вы — другие.
— О, и она имела, и её имели.
— Наверное… Но это ни о чём не говорит. Это не важно.
— У неё было любовников больше, чем у меня.
— Меня не интересует, сколько любовников было у Терезы. Меня интересует, сколько их было у тебя, — никогда раньше Вильям не спрашивал его об этом. Такие вещи редко становились предметом их обсуждения. В группе людей, столь тесно общающихся, все и так становилось общим достоянием.
— Это не важно.
— Некоторые говорят, что ты не слишком хорош, чтобы быть Пэном. У тебя мало связей, а для того, чтобы понять человека, нужно непременно переспать с ним. То есть, следи за логикой — тебе, как Пэну, следует переспать со всеми нами.
Мартин нахмурился:
— Никто до сих пор не говорил мне об этом.
— Они и не скажут, потому что они сплетники и трусы — все, без исключения, на корабле.
— Разве я чем-то отличаюсь от них?
— Ты постоянно стараешься не делать ошибок.
— О, боже, Вильям, о чём ты говоришь?
Вильям вытянул жилистые, отливающие бронзой, руки и ноги. Мартин отметил игру мускулов, пульсацию кожи на сильных руках, красоту и блеск бедра, но не почувствовал никакого физического влечения — он ощутил только гордость и восхищение гибкостью и силой друга.
— Я уже давно гомосексуал, — продолжал тем временем Вильям. — На корабле нас таких не так уж и много — всего восемь юношей и семь девушек. А ты со своей бисексуальностью можешь трахать кого угодно — народу предостаточно. Но я кое-что знаю о тебе, Мартин. На самом деле, ты гораздо более страстный, чем я. Я пробовал спать с девушками. Мне понравилось, но не более того. Поэтому теперь я сплю только с юношами. У меня их было двенадцать, а у тебя, я догадываюсь, пять или шесть. Так чего же ты боишься?
Мартин резко оттолкнулся от угла каюты.
— Я знаю, тебе противна идея подобного разделения, — Вильяма не остановил гневный порыв друга. — Ты не любишь принимать людей такими, какие они есть на самом деле. Но почему, Мартин?
Лицо Мартина выдавало его напряжённое состояние.
— Ты сегодня что-то не в духе, — заметил он мрачно, ставя на своё место одну из стен, которая после его толчка отъехала куда-то за спину Вильяму.
Вильям рассмеялся:
— Я?
— Ты раньше никогда не был таким жестоким, — Мартин остановился в дверях.