Наковальня звезд

Бир Грег

— Ты чувствуешь свою вину?

— Нет, — ответил Мартин — Я мечтаю превратить их мир в шлак.

— Ну и отлично.

— А ты?

— Чувствую ли я свою вину?

— Нет. Хочешь ли ты наблюдатьза этим?

Она какое-то время молчала, её дыхание было ровным, будто бы она уснула.

— Нет, не хочу, — ответила она наконец. — Но буду. За тех, кто уже не может этого увидеть.

Падение, падение. Невдалеке — по масштабам Вселенной — от ослепляющего горнила Полыни, в сотне километров от Небучадназара, тихие, как приведения, мелкие, как мошка, медлительные, как черепахи, Хаким и его исследовательская

команда сконцентрировала все своё внимание на пяти внутренних тёмных массах. Мартин, в свою очередь, сконцентрировал внимание на дисциплине, добиваясь того, чтобы мысли каждого принадлежали только Работе.

Идя от одного к другому, от Венди к Потерянному Мальчику, он разговаривал с каждым, — утешал, ободрял, пока у него ни охрип голос и ни затуманились глаза. Он подумал, что именно так ободрял бы всех отец, будь он на его месте. Пространственно-временная пропасть, казалось, отступила — по крайней мере, не имела сейчас никакого значения в обманутом сознании Мартина.

Всё было, как во сне, мрачно нереальном — малознакомое пространство «Черепахи» способствовали укоренению этого ощущения. Слишком часто у них менялся чувство принадлежности — Земле, Центральному Ковчегу, «Спутнику Зари». Они никому не принадлежали, только своей Работе.

Теодор Рассвет ненавидел именно это, — подумал Мартин. Его раздражала столь свободная жизнь-иллюзия, он нуждался в некой связующей правде, мостом перекинутой между тем, кем они были на Центральном Ковчеге и кем стали сейчас. Но цели и связи были потеряны.

Теодор был бы сейчас очень несчастным. А, может быть, он изменился бы, — как изменились все они, как изменилась Ариэль, и, отметая сомнения, предоставил бы все судьбе.

Но потом Мартин подумал: Нет, Теодор все бы сделал лучшим образом, не то что я. Если бы его выбрали Пэном, он, хотя и скучал бы по своему пруду и головастикам, тем не менее, осознавая свою ответственность, сконцентрировал бы всю свою энергию и направил бы её на достижение цели. Дети уважали бы его.

Но Земля не просила о мести. Она молила выжить.

Вниз, вниз…

Мартин шёл по «Черепахе», — от одного к другому, — представляя, как его отец или мать делали бы такой обход, стараясь дать детям то, что не способны были дать им момы.

Странно, что разговаривая со своими приятелями, в сознании Мартина всплывали, казалось бы, давно забытые картины и запахи — материнская грудь, аромат, исходящий от матери, — он походил на аромат роз в зале для гимнастики; улыбка на её лице, когда она смотрела на него, качая колыбель, — такая всепрощающая, всепонимающая, любящая — подобной не могло появиться у момов.

Он помнил строгость отца, тем не менее, любящего его, Мартина, конечно же, не меньше матери; помнил, каким тот выглядел виноватым, когда ему приходилось наказывать сына, частенько самого напрашивающегося на шлепок. Мартин помнил, что отец после таких случаев впадал в депрессию, надолго запирался от него и от матери, которая всегда была на стороне сына и как могла успокаивала своего мальчика. Но шли годы, и шлепков становилось всё меньше и меньше, к шести годам они исчезли совсем. Вспоминались дни, проведённые вместе до гибели Земли. Мартин никогда не забудет лето, когда отец вернулся из Вашингтона — они тогда исследовали реку на пароме, лес вокруг дома, много гуляли, разговаривали, и его отец, обычно молчаливый и неприступный для Мартина, вечно занятый работой, на этот раз был полон энтузиазма и сам, казалось, не прочь

был подурачиться.

Детство Мартина было заполнено любовью, как солнечным светом. Мартин не забыл и семейных ссор, но они являлись частью картины, как морщины на коже, как горы на земной поверхности или как волны на море… подъёмы и спады эмоций.

Память помогла связать воедино прошлое и настоящее…

— Мы так и не обнаружили никакой защиты, — произнёс Хаким на восемнадцатый день. Вокруг него плавали дети. Они собрались в столовой, чтобы выслушать последние новости от исследовательской команды. — Активность планеты ни уменьшается, ни увеличивается. Но боюсь, мы имеем шанс получить сюрприз: столкнуться с искусственной разновидностью электромагнитной радиации.

Мартин, скрестив ноги, висел в воздухе в глубине столовой, рядом с Терезой. Когда Хаким закончил, он поднялся в центр комнаты.

— Итак, у нас есть выбор, — сказал он. — Или мы забрасываем манипуляторы и производители на Небучадназар, затем на Рамзес и ждём, надеясь, что они найдут достаточное количество сырья для того, чтобы выполнить свою задание. Или же мы можем превратить в бомбы все наше горючее и наибольшие из кораблей-челноков и сбросить их на одну из планет. Но только на одну, на большее нам не хватит исходных материалов.

— Давайте голосовать, — предложила Ариэль.

— Нет, мы не будем голосовать, — покачав головой, твёрдо произнёс Мартин. — Это не тот случай.

— Но почему? — спросила Ариэль с бесстрастным, безжизненным выражением лица. На всех нас будто бы надеты маски покойников. Маски, говорящие без слов об отсутствии родного дома, об отсутствии всяческой ответственности.

— Потому что в данном случае решение должен принять Пэн, — объяснила Ариэли Стефания.

Мартин предполагал, что Ариэль в гневе покинет зал, но она не сделала этого. Она лишь расслабила руки, опустила веки и тяжело вздохнула. Затем она вновь открыла глаза и внимательно стала наблюдать за Мартином.

— Здесь присутствует ещё несколько важных моментов, — продолжил Мартин. — Если подождать достаточно долго, мы сможем понять, попали ли мы в Герод или нет. И ещё, если защиты действительно никакой нет, мы сможем, прежде чем разрушить Небучадназар, извлечь из его атмосферы газообразные вещества — до взрыва это сделать намного легче и быстрее, чем после…

— Подобно вампирам грабить атмосферу… — Эндрю Ягуар поморщился.

— Мы же все равно собираемся все взорвать, превратить все в пыль, — напомнила ему Мэй-Ли, её тихий голосок напоминал птичье чириканье.

— Хаким, насколько близко мы должны подойти для разведки?

— Не думаю, что мы что-то выграем, если подойдём ближе, чем на несколько тысяч километров. Если будет нужно, мы можем воспользоваться дистанционной связью и создать обширную сеть базисных передающих линий. Это поможет нам собрать такое же количество информации, как если бы мы летали прямо над поверхностью… С помощью сенсоров, имеющихся у нас в наличии, мы можем послать импульсы любой частоты и дальности.

— Производители и манипуляторы должны сбрасываться с расстояния, непревыщающего сотню километров от «Черепахи», — вступила в разговор Стефания. — Хотя запас горючего бомбардировщика позволяет ему выйти на любую орбиту, никто из нас не может прожить в бомбардировщике больше сорока дней и… не сойти с ума. Мы могли бы вызвать сон, но я не думаю, что это будет оптимальным решением.