Наливайко
Шрифт:
Свита Жолкевского из начальников и джур расступилась и дала проход казакам. Не доходя несколько шагов, Стах Заблудовский стал на колени пред польным гетманом. Кое-кто из казаков нерешительно последовал примеру хорунжего, пряча глаза свои от соседей. Лишь двое старшин не стали на колени. Только головы свои низко склонили, — так разрешал казацкий обычай, когда голова уцелела от сабли победителя-врага. Это не был поклон — только подставление шеи. Так и вол кладет свою шею в ярмо до самых снизок и ждет, пока хозяин наложит крепкие притыки.
Наконец глава делегации, один из оставшихся на ногах старшин, обратился к Жолкевскому:
— Челом вельможному пану гетману коронных войск польских… Прибыли мы по приказу казаков и пана старшого нашего, чтобы просить милости пана гетмана.
— Вельможного, мерзавец…
— Прошу вас, вельможный пан гетман… не пренебрегать обычаями рыцарскими и не оскорблять побежденного в честном бою. Я полковник и вышел не для издевательств вельможного пана гетмана, а по приказу власти нашей, которая поступает по воле старшин и всего казачества…
— Вы могли бы, пан полковник, позаботиться о чести, верно служа короне Речи Посполитой, а не этому разбойнику Наливайко. Что имеет сказать пан полковник?
— Бдительной осадой, вельможный пан гетман, вы заставляете нас просить милости у вашей мощи. Мы соглашаемся на ваши условия.
— Сдаете Наливайко и его сторонников старшин?
— Сдаем… Семь человек, связанных и невредимых, передаем… на милость.
— Пся крев! Не о милости, а о наказании идет речь… полковник… Давайте связанных, тогда будем говорить дальше.
–
Заблудовский поспешно встал с колен и засеменил, словно покатился, к воротам, где вооруженной стеною стояли казаки, — готовые броситься на защиту делегации. Казачьи ряды расступились и пропустили две телеги, которые казаки везли на себе, хмуро глядя в землю. На правой телеге лицом вверх, ногами вперед лежал Северин Наливайко. Так и попросил положить его, как несут покойника в гробу. По обеим его сторонам лежали головами вперед Шаула и Мазур. На другой телеге тоже лежали трое в ряд, а около них в ногах сидел Панчоха со связанными назад руками. Шостак не пожелал лежать вверх лицом, не захотел смотреть на врагов, на свет. Отчаяние и угрызения совести мучили его. Реестровики выполнили его желание, положили спиной вверх. Лейба и сотник Дронжковский лежали на боку, словно дремали.
— Почему тот мерзавец не лежит? — показал саблей Жолкевский на Панчоху.
— Он, простите, вельможный пан, добровольно вернулся из-за вала и сдался…
— Снять голову этому гордому хлопу!
Жолнер пригнулся на коне — и труп Панчохи повалился с телеги под ноги делегации, которая без шапок, осмеянная, стояла перед Жолкевским. Телеги скрипели и удалялись между двумя шеренгами польской конницы. Потом передние всадники сошлись, закрыли собой печальную процессию скрипучих телег. Полковник поднял голову, заговорил:
— Как видите, вельможный пан победитель, мы выполняем договор…
— Договора еще не было… Должен говорить с вашим старшим. Где пан Лобода, который так верно мне служил?..
— Северин Наливайко его зарубил, верно, за эту, простите, вельможный пан гетман, верную службу вашей милости…
— Проклятье! Сукин сын, мерзавец… Затянуть на этом бунтовщике потуже веревки! — крикнул Жолкевский, обернувшись назад, откуда все еще слышен был скрип телег.
Как скорбная жалоба доносился этот стон будто нарочно не смазанного колеса.
— Кто старшой?
— Каневский полковник пан Кремпский, вельможный пан гетман… — наконец отозвался Стах Заблудовский, напоминая Жолкевскому о себе.
Жолкевский и в самом деле заметил Стаха. Минуту подумал:
«Этого полезного пса нужно спасти, пригодится».
Вслух приказал:
— Пана Заблудовского… под арест взять, строго караулить!
— Боже мой, спасите! За что, вельможный?.. Ведь это я Наливая собственными руками связал..
— Вы арестованы, пан, за убийство пани Лашки прошлой ночью.
Заблудовского схватили и потащили, не дав ему даже опомниться от такой страшной новости. Жолкевский обратился к полковнику:
— Скажите, пожалуйста, полковник, казачество согласно выдать оружие?
— Согласно.
— И хоругви, и клейноды полков, и перначи полковников?
— Согласны, вельможный пан гетман, — сказал полковник, еще ниже склоняя голову.
Гетман помолчал. Он ожидал встретить возражения и словно устал от такой легкой победы. Ведь он запросил у Замойского вооруженной помощи, опасался встретить сегодня со стороны казаков решительный отпор. И даже не подумал, как накажет повстанцев. Теперь эта мысль назойливо преследовала его, подсказывая сорвать переговоры с делегацией.
— Давайте знамена.
— Вельможный пан гетман, вы ни слова не сказали об условиях мира между нами и войско к открытым воротам слишком близко ставите.
— Вы сдаетесь, пан полковник, на волю победителей, с выдачей всего оружия — и еще позволяете себе чего-то требовать!
— Мое оружие и конь казачий еще не сданы победителям. Не победа ваша, а соображения наши привели к этому разговору, вельможный гетман…
Гетман вдруг вздохнул. Он не спал всю ночь, и теперь это давало себя знать. В руках у гетмана был Наливайко, которого он так торжественно обещал Замойскому и короне. Рассмеется ли теперь пани Барбара, услышав весть об этой победе Станислава Жолкевского?
— Среди вас, пан полковник, есть немало хлопов панских. Выпущу вас на свободу из лагеря лишь тогда, когда панство заберет от вас всех свои хлопов и слуг…
— Вот это уж нет, пан лях! Требования ваши были не легки, и мы их выполнили… Вижу, ошиблись мы и жизни лучших сынов нашего окровавленного края даром погубили… Так лучше погибнем здесь все до единого, но будем защищаться!
— Защищайтесь! — ответил Жолкевский, зарубая полковника. — Начинайте! — равнодушно крикнул он своей свите. — Пан Белецкий! Чарнковский! Вишневецкий! Огинский!.. Проучите этих непокорных хлопов..