Наливайко
Шрифт:
Но он не видел его. От леса отделилось подвижное пятно и, как стая уток над днепровскими камышами, изгибаясь, то редело на буграх, то густело в балках. От Острополя отделилась вторая такая же стая, и она разлилась вниз, на луга, лежавшие под глубоким снегом. Третью часть, которая должна была пойти в обход на Чуднов, будто всосал зимний лес, и люди исчезли в нем, как муравьи.
В степи за Острополем Вишневецкий приказал жечь фальшивые костры, чтоб усыпить бдительность дозорных из лагеря Косинского.
Остропольский лес опоясывал долину, взбирался на взгорье и с небольшими перерывами тянулся до самого Чуднова. Лес этот лежал слева от сечевиков, но Нечипор его не боялся: глубокий, не слежавшийся снег помешал бы и самому упорному войску произвести оттуда нападение. Полковник поставил здесь легкую охрану, а всем полком стал над литовским
Шляхом, который шел вправо из Острополя над Глубокой долиной. Княжеское войско, если оно на самом деле выступило под начальством Вишневецкого, непременно пойдет в атаку с этого фланга. Еще с вечера сообразил это полковник, а в костры за Острополем долго вглядывался и, наконец, решил:
— Неужели дураками считаешь нас, пан черкасский? На пупе у своей любовницы-турчанки зажег бы ты такой факел, чтоб схватки в животе не сокрушали бедную…
Осмотрев позиции своих сечевиков, Нечипор приказал не баловаться с огнем:
— Чтоб ни одной искры в лагере не было, согреемся и без того. Да чтоб сабля в руке горела…
Нечипора беспокоило то, что с войском князя Януша пошел Вишневецкий. У Януша есть и лучший воин, Ян Тульский, которого не любило в бою запорожское воинство. Но Тульский — только один, войскам же его — грош цена. А у Вишневецкого — три сотни бойцов, на которых с завистью смотрели и сечевики. Полковник уважал князя Александра за честный бой-, за находчивость в самые затруднительные минуты, — он знал Вишневецкого, так как сам не раз бывал под его начальством, когда тот забавлялся казачьими набегами на Крым.
— И зачем ему, чорту, понадобилось идти с острожским войском?
— А может быть, и не он ведет? — попробовал успокоить полковника один из есаулов.
— А кто же? Именно он. Януш не отпустит от себя Наливайко… — Полковник задумчиво сосал свою трубку, прижимая табак потрескавшимся пальцем.
— Подумаешь, Наливайко… — засмеялся кто-то в кругу.
— Ого, рыцарь нашелся!
— А что же? Да пусть бы он, тот Наливайко, попробовал Очаков!
— Эге, парень! Наливайко был моложе тебя, когда я встретил его под Очаковом. Помню, пришел он к нам с чигиринцами. Был я тогда хорунжим у Микошинского, смотрю, как Наливайко работает на веслах. И куда, думаю, такого молодого взяли? Безусый, круглолицый, как девушка, только правда, глаза ястребиные. Наберемся, думаю, с ним беды, поберечь бы его нужно, жалко юношу. И только я это подумал, как вдруг поднялась стрельба из камышей. В лодках где-то впереди застонали… Уже рассвело, и туман, как море, разлился над лиманами. Наши гребцы бросили весла — и за ружья, а он как закричит на них: «Зачем весла бросили? К берегу!..» И удивительно — на этой лодке старшим был я, рядом шел челн Микошинского, но приказу юноши подчинились, повернули к берегу. Микошинский крикнул: «Назад! На берегу татары…» Но было уже поздно. Северин первый выскочил из лодки на берег, за ним — еще с десяток смелейших. И верите ли, не успел я толком смекнуть, что же случилось, а Наливайко уже был на татарском коне.
Что-то страшное тогда творилось… Сначала на него тучей налетели всадники, но тут же с проклятьями бросились врассыпную. Как он рубился, проклятый! А главное — смеется. Рубится насмерть — и смеется. Если бы не он, не вернуться бы нам живыми с той засады. Татары говорили: это «шайтан» спас жизнь всему нашему отряду. Микошинский забрал тогда Наливайко в свою сотню, и не будь он так молод, еще тогда назначили б его сотником…
Нечипор смолк, только в трубке трещал табак. Северина Наливайко полковник любил любовью воина, уважающего боевую силу. Казалось неестественным, чтобы человек с такими чувствами к сотнику да вышел бы с ним на поединок. Но Нечипор и по другой причине старался избежать встречи с Наливайко на саблях. Нечипор должен был признаться самому себе, что боится встречи с Наливайко, боится увидеть его перед собой как противника, услышать его страшный смех, звенящий в лад с дамасской сталью сабель.
— Да, ребята, это дьявол, а не человек, когда он на коне с саблей.
— Попробовать бы поцарапать его смазливую рожу, — отозвался рябой сечевик.
— Не стоят, парень. Пусть лучше останется охранять князя и не выходит на бой.
— Тоже вояка… За печкой сидит, подол княгини сторожит.
Мороз, казалось, душил природу, а ночь топила ее в своей бездне. Спешенные сечевики танцевали халяндру, не переставая хлопали в ладоши, вместе с тем чутко вслушиваясь в гомон ночи. Иных теплый кожух манил ко сну, не у одного слипались глаза, мерещились приятные встречи.
Начинало светать, когда прозвучал одинокий тревожный выстрел. И в тот же миг полковник крикнул сечевикам:
— За сабли!
И первою выхваченная из ножен засвистела полковничья сабля.
Справа послышались голоса нападающих.
— Так я и знал, что отсюда начнут! — воскликнул Нечипор. — За мною, на шлях!..
В сером рассвете из-за горы показалась черная подвижная полоса. Она разрасталась. А за Острополем по-прежнему вызывающе пламенели фальшивые костры.
Полковник ударил крылом во фланг Вишневецкого. Замерзшие сечевики с радостью расправили кости, размахнулись саблями, и черкассцы подались назад. Но Нечипор легко разгадал эту хитрость:
— Назад! Нас заманивают!
И тут же повернул направо, на шлях, словно сговорился с Яном Тульским. Прямо на Нечипора из-за бугра вынырнул этот рыцарь со своей ватагой. Бежать было некуда. Но полковник вмиг сообразил, что отряд Тульского измучен непривычным переходом, и врезался в него стремительным ударом. Кто. — то крикнул с той стороны:
— За князя-воеводу!
Нечипор оглянулся на сечевиков и тоже крикнул:
— За веру и славу, за мною!..
Первоначальная картина битвы изменилась. Сечевики решительным натиском смяли ватагу Тульского, и казалось бы, полковник должен воспользоваться случаем и разгромить ее. Но Нечипор заметил, что его казаки в погоне за ватагою отдалились от коней, от которых их могли и вовсе отрезать части Вишневецкого. Даже застонал полковник, отдавая приказ об отступлении:
— К коням!.
Нечипору стало ясно, что нападением руководит хитрый черкасский староста. Сотню сечевиков с пищалями Нечипор положил на снег и приказал отстреливаться в центре. Вишневецкому также пришлось остановить наступление. Среди его казаков было два десятка сильно порубанных и шесть человек убитых.
Совсем рассвело. Сечевики были уже на конях, укрытые густым лесом. Полк Нечипора недосчитывался одного сечевика — того самого, которому так не терпелось встретиться с Наливайко.
— Ну, слава богу, что Януш не пустил на нас своих гусаров. Если б Наливайко наскочил так неожиданно, пиши аминь…
— А если бы мы наскочили неожиданно, не успел бы ваш Наливайко в поминальную книжку записаться.
Вишневецкий приостановил разгаданное противник ком наступление. Потеплело. Повалил густой, лапчатый снег. Нечипор вывел полк из лесу и направился в Пятку, где уже расположилась вся армия Косинского.
9
Среди воеводской милиции, выходившей из Константинова, Наливайко заметил одного стражника и сразу же узнал его. Вспомнилась речка, паутинное кружево над степью, полынь и дед Влас… Стражник сначала с удивлением посмотрел на сотника, взглянул на белоногого коня и, видно, тоже вспомнил все происшествие над речкою. Улыбнулся в ответ на дружелюбный взгляд сотника и побежал догонять своих.