Наливайко
Шрифт:
— Не мешало бы сотнику знать, что князь Радзивилл не любит, когда ему заступают дорогу…
Князья все одинаковые, ваша мощь князь, Острожские тоже любят иметь перед собой простор и свободные дороги, — ответил Наливайко, посмеиваясь, но с дороги не сдвинулся.
— Так ведь то Острожские…
А я их верный слуга, ваша мощь.
Радзивилл схватился за саблю и с угрожающим видом подъехал к Наливайко. Тот по-прежнему стоял неподвижно и улыбался одними губами. В глазах горела ненависть, правая рука небрежно упиралась в бок.
Молчание нарушил Наливайко:
— Мне воевода-князь дал оружие рубить вражьи головы, пан князь. Советую и вам приберечь саблю на другой случай.
Повернул коня и, едва не выбив из седла какого-то неосмотрительного всадника, не оглядываясь, помчался по снежной дороге вниз, на луга, к лесам. «Ненавистные магнаты!» — пришло в голову, как худшая брань. Он слышал, как вслед ему раздались шумные крики, а может быть и ругань. Оглядел глубокие, искрившиеся на солнце снега и похожие на хмурые тучи массивы черных лесов. Дорогу пересекали заячьи следы. Так и хотелось махнуть куда ни есть по этим следам, лишь бы не чувствовать гнетущей пустоты в душе. Представилось, как пан Радзивилл жалуется Янушу на его гусарского сотника. Януш рассмеется и не захочет об этом говорить.
А может быть, католик Радзивилл вызовет католика дозорца, потребует исполнения закона и католик Януш пошлет за сотником своих гусаров, вернет его в замок, арестует…
— Ха-ха-ха! — захохотал Наливайко средь голой степи так, что сам удивился. — А старый воевода, а брат Демьян, священник Онуфриевой церкви с благословения самого. патриарха Еремии?.. А угроза со стороны ополчения Косинского, которое покушается на княжеские титулы и поместья? О, пан Радзивилл, сотника Наливайко голыми руками не возьмешь!
Константинов остался далеко за пригорком и лесом. Наливайко проезжал встревоженные села и хутора, приглядывался к истощенным работою, обремененным нищетой поселянам и с болью повторял:
— Не украинцы, — беднота, панское быдло.
Недаром они постоянно прятались, завидев и его, княжеского сотника, с гусарами или в одиночку, а когда проезжал мимо, боязливо следили за ним из-за старой оплетенной повети. А на улицу вновь высыпали только тогда, когда он был уже далеко, — не раз замечал он это, когда случайно, с околицы оглядывался на село. Почему крестьяне убегают от гусаров, понял только после случая со старым дедом Власом. И теперь Наливайко потянуло к этим простым людям, подпоясанным жалкой бечевкой вместо ремня. Уже проехав село, Наливайко круто повернул коня и галопом помчался назад, на улицу.
— Стой! Стой, говорю! Отчего чураетесь, как прокаженного? — крикнул сотник у первого же двора.
— Да разве я… Ей-богу, и не думала!.. Сохрани бог пугаться вас, пан казак… — восклицала девушка, испуганно поджидая всадника.
Девушка крепко куталась в старую, облезлую кожушанку, инстинктивно защищая свою девичью красу.
Наливайко глядел на нее, будто свалился с неба и впервые увидел собственными глазами это чудо матери-земли.
— А я думал… крестьяне все чураются, как татарина. Здравствуй, дивчина.
— Добрый вечер, пан гусар. А я и не чуралась, ей-богу. Отчего мне чураться?..
Сотник дал волю юношеским чувствам и широко улыбнулся девушке. Теперь только он заметил, что и. в самом деле вечереет, о ночлеге надо подумать. Девушка то стыдливо зардеется и улыбнется, то тревожно оглянется вокруг, чувствуя себя словно в плену. Чего ему нужно от нее? Можно ли ей уже уйти в хату или пригласить туда и гусара?
— А позови-ка отца, моя чернобровая, — обратился к ней сотник, даже не подумав, зачем ему этот отец нужен.
Что это? Или он издевается уже над ней?
— Чего нужно пану? Отца моего его мощь пан воевода вот уже два года держит у себя на отработке провинности.
— Какой провинности?
— А кто его знает… Отец мой кузнец и у князя что-то кует… И не одного его, многих поймали на той ярмарке, не имевших права торговать своими пожитками…
Наливайко круто повернул коня и помчался на дорогу прочь от девушки, как от страшилища. На удивленную дивчину полетели из-под конских копыт комья снега.
— Всюду то же самое, — проговорил, словно вздохнул, сотник, выезжая из села. — Кузнец попался, рыбак попался, — все попадаются, чтобы без конца работать на панов за какую-то вину. Пану нужно только уметь придумывать провинности, и его жизнь обеспечат эти несчастные бедняки. Сколько таких на княжеских дворах! Годами отрабатывают и привыкают. Пан отведет им потом клочок земли возле своего замка; родные, дети заведутся. Нужно особенно угождать помещикам, чтобы не был приведен в действие этот страшный закон беззакония!..
«Так почему ж не идут они к Косинскому? Или, может быть, пошли?» — вдруг спросил самого себя Наливайко, останавливая коня.
Потом вспомнил жалобы поселян и на разбой, учиняемый казаками Косинского, и на несправедливые поборы воеводских дозорцев, и на свою беззащитность.
— Сам чорт не разберется в этом аду… — сердито проговорил сотник и сплюнул.
Из-за дороги выскочил заяц и бросился к лесу. Наливайко рванул за ним своего вороного коня, загигикал, засвистел вслед перепуганному зайцу и помчался во весь дух. Лес на скате утопал в снежном море, а в стороне едва виднелись в вечерних сумерках белые строения поместья пани Оборской. На пригорках ветер сдул снег, и коню легче было гнаться за зайцем. Заяц длинными скачками мерял простор и, будто дразня, повел казака через бугор к замку. Лишь доскакав до дороги в поместье, заяц быстро скользнул к лесу и нырнул в него, как щука в речные заросли.
Наливайко остановил разгоряченного коня. Недалеко от леса приютилось обедневшее поместье Оборской. Наливайко еще недавно был в нем, привозил пани Оборской весточку из Стобница от ее белокурой воспитанницы, что гостила у графини Барбары. Сотник решил заночевать у гостеприимной пани. Припомнился ее длинный рассказ про мужа Яна, герба Рох, про его заслуги перед Речью Посполитой и про тысячи золотых червонцев, подаренных вдове королем Баторием за заслуги мужа.
Но застанет ли он дома пани Оборскую? — подумал Наливайко. На время набегов Косинского все живое из поместий, кроме дряхлых дедов и батраков, выехало под защиту замков. Нужно надеяться, что и его родители оставили Гусятин и выехали, например, в Острог. Едва ли застанешь их теперь дома…