Наливайко
Шрифт:
— Челом, челом, Панове. Что скажете, с чем прибыли?
Лобода взялся за булаву и все еще отступал — то ли от зыби волны, чтоб опять не замочить дорогой турецкий сафьян сапог, то ли заманивая подальше от лодки и от Наливайко этого посла Жолкевского.
— Его мощь польный гетман войск, пан Станислав Жолкевский, предлагает пану Лободе переговоры на середине реки. В той второй лодке выедет на Днепр пан Струсь, которого пан Лобода хорошо знает. От вас, верно…
— От нас поедет… пан Северин Наливайко.
И в ту же секунду Лобода обернулся. В окружении казаков, стоя рядом с сотником Заблудовским, тихо, но очень
— Вам, пан, весело, а… дело совсем не смешное…
— А я люблю смешные дела, потому и не поеду, пан Лобода. Передайте своему Жолкевскому, что Наливайко согласен разговаривать с ним только на саблях… Ну, чего ж, вы, пан Лобода, медлите? Садитесь в лодку, поговорите с паном… Струсем. Ведь не за мной же Жолкевский посылает на Днепр пана Струся?
И, закинув поводья, молодецки сел на коня. Круг казаков расступился и пропустил Наливайко на заросший луговой травою берег. Остановившись против лодки, Наливайко полушутливо, но тоном приказа крикнул гребцу, все еще державшему весла в руках:
— Гей, пан гребец! Выходи, выходи на берег, своих гребцов пошлем с паном гетманом. Выходи, трубку выкурим, пока пан гетман будет договариваться со Струсем. Ну, кому я сказал?
Наливайко выхватил саблю и пустил коня к лодке. Гребец выскочил в воду и с поднятыми руками побрел на берег. Тем временем Наливайко велел четырем джурам Лободы отдать коней казакам и сесть в лодку. Обнаженная и блестящая сабля в руках Наливайко грозно взлетала в воздухе, и джуры исполняли его приказания проворней, чем приказы Лободы. Лобода оторопелыми глазами смотрел на все это и не находил слов. Джуры вытащили лодку на песок и выжидающе стали по-двое с обеих сторон. Гетман, словно ожидая, что Наливайко вот-вот и ему отдаст приказ, на какую-то секунду замер на месте, а потом проворно направился к лодке и сел в нее. Высоко возвышаясь над берегом, сидел на вороном белокопытом коне, как ночь мрачный и страшный Северин Наливайко. Ни один мускул ни на лице, ни во всем его существе не шевельнулся, и даже конь камнем замер в те минуты. Лишь тогда, когда лодка, оттолкнутая джурами, качнулась на воде, Наливайко выдохнул воздух из груди и вытащил из- за пояса трубку и кисет. Не спускал с Лободы задумчивого взора, но тот почувствовал, что самое страшное, что могло случиться, уже прошло. Вздохнув, пожаловался:
— Прямо в зубы врагу приходится ехать, пан Северин. А все ради дела, ради великого дела…
— Ради такого дела, пан Григор, и враг вас не тронет… — многозначительно ответил Наливайко, беспечно опустил поводья на гриву и, пригнувшись, высек огня в трубку.
Возле поля ков-гребцов стояла казачья стража.
В лодке, выехавшей навстречу Лободе, тоже были четыре гребца. Посреди лодки, во весь рост, маячила вооруженная фигура воина. Обнаженною саблей он оперся о борт лодки, четырехугольную шапку с горделивым пером и самоцветами немного сбил рукою со лба и пристально смотрел на косу левого берега. Наливайко показалось, что, переступая в лодке, он будто припадал на левую ногу. Усмехаясь, затянулся из трубки, сказал про себя:
«И когда это пан брацлавский староста на ногу охромел?»
На середине Днепра гребцы в обеих лодках без уговора и приказов повернули против течения и стали грести медленней, почти сближаясь. Течение не позволяло лодкам двигаться вперед, и они, будто привязанные, остановились на
— Я Струсь, брацлавский староста, уважаемый пан Лобода. Вы обещали другого посла для переговоров прислать…
— Виноват, вельможный пап Струсь. Тот посол разве что завязанный в мешок сел бы в лодку. Не переносит лодки, степь любит и спит в седле с саблей в руках наш пан Наливайко, вельможный пан Струсь…
Лобода невольно отшатнулся, в лодке он увидел не Струся, а переодетого самого гетмана Жолкевского. На правом берегу Днепра жолнеры высыпали на самые высокие пригорки, и их пьяный гомон доносился на середину реки. А на левом, как монумент, стоял один лишь всадник. Мог бы ускакать прочь, исчезнуть в лесных чащах, в просторах степных. Так нет «же, стоит и будто вслушивается в затаенные и тревожные думы Григора Лободы.
— Готов выслушать, ваша мощь, условия мира меж казаками и войском Речи Посполитой Польской.
Лодки теперь сблизились настолько, что гребцы чуть не задевали веслами о весла. Лобода увидел, что в лодке Жолкевского притаились на дне спрятанные жолнеры.
Чувство стыда проснулось даже в Лободе, и он повернулся спиною к всаднику, стоявшему на косе левого берега Днепра. Жолкевский пересел на борт лодки, качнув ее и еще больше открыв спрятанных жолнеров.
— Пан Лобода знает, как милостиво корона польская отнеслась к нему, и сейчас кое-какие проделки казакования на Украине простит ему, если… Наши лодки сносит течение, сильнее гребите, господа мазуры!
— Если? — напомнил Лобода глухим басом.
— Если пан Лобода выполнит изложенные… условия: выдаст в руки короны живого Наливайко, все оружие и знамена, а батраков распустит по их помещикам.
— Слишком дорого, дан… Струсь.
— Товар стоит того… Пан Лобода получит польское дворянство и собственный герб. Похлопочу у короля, о персональных привилегиях…
— Позор предательства не имеет равной платы… К тому же у Наливайко полки верных казаков.
— Бунтовщиков, хлопов, а не казаков, пан Лобода!
— Пусть и бунтовщиков, однако казаков, пан Струсь. Да против каждого такого бунтовщика мало даже трех…
Для этого пан Лобода имеет голову На Плечах… Надеюсь, что гребцами пан Лобода взял своих людей?
Этот открытый торг задевал и оскорблял запорожца Лободу, но отступать было поздно, торг начался. Совесть свою успокаивал тем, что, расставшись с Жолкевским, можно будет в среде своих старшин пересмотреть результаты этого торга. Но вместе с тем не преминул ответить на предостерегающий вопрос Жолкевского:
— Вельможный пан Струсь может положиться на этих гребцов, но и за границы парламентера не выходить. Это мои верные джуры.
— Тогда сблизим лодки. Тайные условия мира звучат громче, чем самый громкий разговор среди Днепра.
Бок о бок сошлись лодки. По два гребца в каждой опять заработали против течения, и лодки, перестав спускаться вниз, остановились посреди реки. Жолкевский не двинулся с места и намерение Лободы встать для приветствия остановил жестом руки.
Еще совсем недавно Жолкевский был только сотником войск графа Замойского. Потом — поручик. Затем последовали война под Бычиною, война с Москвою, молдавские дела, — и былой сотник Жолковский стал вельможным паном польным гетманом. Крутой путь, и взобраться по нему Лобода и сам бы непрочь. Ведь и Станиславу Жолкевскому нужна будет смена…