Налог на Родину. Очерки тучных времен
Шрифт:
Урок этот, однако, отучил меня навсегда давать советы по реформированию школы: по крайней мере, по части введения новых предметов и программ. И за всей возней вокруг расхода часов на физику и лирику, на ОБЖ и основы православия я слежу с ленцой кота, которому хозяйка фантиком пытается изобразить мышку. И пусть кричат, что урезание часов литературы в пользу часов государственности погубит школу (или, наоборот, что введение уроков патриотизма спасет от событий на Манежке), – я лишь щурю глаз. Не спасет и не погубит, все будет как есть – ну, просто появится еще один скучный урок.
Введение Слова Божия (будем называть курс основ православия своими именами) приведет лишь к становлению детского антиклерикализма.
Но, повторяю, не случится в школе никакая сотрясающая основ реформа – хотя бы потому, что все школьные реформы исходят из постулата, что нужно выпускать новые учебники, вводить новые предметы, присылать учителям новые методички, отправлять учителей на курсы повышения очередной квалификации, – а дальше само пойдет. Не пойдет. Единственный школьный курс, который, на мой взгляд, действительно полностью можно заменить учебником, – это курс сексуального образования. Уверяю, безо всякого учителя прочитают, и перечитают, и выйдут на предложенный сайт, и прошерстят дополнительные разделы. Что опять же разумно (не уверен, что школьный учитель, наскоро прошедший курс психологии сексуальной жизни – или как он там называется, – способен дать толковый ответ на «провокационный», сиречь ехидный, вопрос о допустимости в личных отношениях какого-нибудь римминга).
И что ж, в школе теперь вообще ничего не менять?
Я этого не говорил.
У меня есть предположение – подкрепленное, правда, разговорами с десятками учителей, – что качество учебы (причем под качеством я понимаю и желание бежать на урок) определяют две вещи.
Первое – это когда в классе выделяется особая группа, которая, скажем, всерьез штудирует иностранный язык (или физику, или историю – неважно). И эта группа инфицирует своим интересом класс: становится модно и переводить песни с английского, и переписываться с pen-pals, ровесниками, и т. д.
Второе – в классе появляется учитель, влюбленный в свой предмет и умеющий его преподавать. Причем такой учитель вполне может сформировать группу, описанную выше.
Хорош учебник по предмету или отвратителен, умно составлена программа по предмету или нет, реформировали школьный стандарт по дисциплине или реформировать забыли – значения не имеет.
«В нашей школе появился замечательный предмет» – это значит: появился учитель, которого обожают.
То есть вы догадались, к чему я клоню: будет профессия школьного учителя престижна, уважаема, оплачиваема – начнется естественный отбор лучших студентов в пединститутах, а вслед за этим в школах появятся любимые учителя. Пока у меня нет никаких оснований полагать, что хоть какие школьные изменения хоть к какому результату приведут. О единственном типе школьного учителя, помешанном на предмете, который стабильно присутствует в современной школе, словно редкоземельный, но устойчивый элемент таблицы Менделеева, мне рассказывал основатель петербургской классической гимназии и ее завуч Лев Лурье. Этот элемент – как правило, молодая женщина, выпускница педагогического института, вышедшая замуж за богатого мужчину, готового оплачивать все ее причуды, к которым относится и преподавание в школе (вариант – выпускница, дочь разбогатевших родителей).
Ей не нужно думать о деньгах, и она действительно любит школу, и обожает своих учеников, и свой предмет, и видит задачу и вызов в том, чтобы расшевелить, научить, увлечь «своих детей» (они для нее – действительно ее дети).
И муж ей звонит на работу: гуленька, а не пойти ли нам сегодня вечером в ресторан? – а гуленька в ответ: котик, ты знаешь, у Васи опять проблемы, мне надо с ним позаниматься после уроков, это принципиально важно…
Эдакая постсоветская идиллия.
И не говорите мне, что я школьной реальности не знаю, что утрирую и так далее – словом, шуршите фантиками сколько угодно, я ни на секунду не поверю, что школа изменится, пока как минимум доходы учителей не сравнятся с доходами гаишников (я про гаишные реальные доходы). Поищите, поройтесь в своей памяти, попробуйте доказать, что, не меняя учителей, можно изменить школу, что, не меняя поваров, можно одной лишь заменой рецептов изменить качество ресторана… А я пороюсь в своей.
Помню, был у нас в шестом, что ли, «Б» совершенно сумасшедший физик, Свиридыч, мы его обожали. И когда он сказал, что уезжает работать за границу, то совершенно искренне (девочки – даже со слезами) расценили это как предательство. И собирались (в советские-то времена!) устраивать забастовку, и говорили всякие глупости, типа-де, что раз так, так мы теперь вообще учить физику не будем, принципиально нахватаем двоек, и РОНО нашей школе такое устроит! (Понимали, маленькие засранцы, как работает система.)
Чем кончилось? Да тем, что новая физичка оказалась не менее сумасшедшей, и наша прежняя любовь, как облако, потеряв в качестве опоры старую гору, переместилась на новую.
Да, да, да – я все о том же: как только появится учитель, равный горе, облако материализуется само.
Как нам обустроиться в России
Я в каком-то магазине возмутился ценами. Со мной бывает. Цены выросли скачком, раза в полтора. Продавец – моя невинная жертва, – признав рост цен и неизменность зарплат, равнодушно бросил: «Если здесь так не нравится, чего ж не уезжаете?»
Я сто раз в своей жизни слышал: «Не нравится – вали». Для меня совет давно стал цивилизационной меткой, пограничным столбом, отделяющим Россию от других жизнеустройств. Потому что англичане или французы тоже многим возмущаются, но другие англичане и французы никогда не советуют им «валить». Напротив, если возмущение сильно, люди вываливают навоз перед Елисейским дворцом, а случается, что валят и собственное правительство.
И меня это рабское «вали» (рабское – не потому что не дает выбора, а потому что скрывает рабский выбор: «либо уезжай, либо прогибайся, как все») долгое время возмущало. А теперь нет. Потому что мне дают дельный совет – другое дело, что не единственно возможный. Это совет по организации жизни в условиях, когда, по замечанию Бориса Немцова 2007 года (когда Немцов и не думал, что будет встречать Новый год в каталажке), «жить стало лучше, но противнее».
То, что вы прочтете ниже, – попытка перечислить варианты жизнеустройств в России ближайшего будущего. Это будущее, кстати, сегодня тоже выглядит иначе, чем в 2007-м. Тогда в среде городских профессионалов был разлит страх возможного и скорого экономического кризиса, коллапса. Кризис и правда случился, но коллапса не произошло. Новая российская система, лицом которой является Владимир Путин, оказалась жизнеспособна, несмотря на врожденные пороки сердца и мозга в сочетании с углеводородной зависимостью.