Нам здесь жить. Тирмен
Шрифт:
Петров почесал подбородок.
– Можно. Я и ребят попрошу, чтоб смотрели. Эра Игнатьевна! Ну какого… то есть, почему они к Алику привязались? Что он им сделал?
Настала моя очередь пожимать плечами.
– Не знаю. Но, честно говоря, находиться сейчас на его месте мне бы не хотелось…
Я лукавила.
На своем месте я тоже чувствовала себя не очень уютно.
Агенту (или, как принято сейчас изъясняться, сотруднику) всегда требуется скипидар под хвост. Но не тот скипидар, что тебе мажут, а тот скипидар, что ты мажешь сам. И лучше всего, если скипидар не будет замешан на страхе. Страх уходит, а человек остается и может натворить чудес! Так что фотки с голыми бабами и угрозы семье – скипидар не только дешевый, но и очень опасный.
Сначала этому меня учили, потом поняла сама. Прочувствовала, так сказать, ощутила. Мои боссы – мастера подбирать рецепт скипидара. В свое время мне было достаточно ощущения, что тебя считают человеком. После трех лет ада такое дорогого стоит. Ну, а потом… Потом стало еще проще. Я считаюсь очень дорогим агентом. И слава Богу! Главное, что деньги переводятся на счет, известный в этом полушарии лишь мне и Девятому. Правда, и за деньги купишь не все. Это тоже истина, порой очень печальная. Например, не купишь писем. Писем, которых я так жду, и которые…
…Еепоследнее письмо было странным. До этого – все понятно: колледж на побережье, оценки, бабка-маразматичка, теннис. А тут… Какой-то Пол, с которым онавдобавок разговаривает по-русски, какие-то акулы… Откуда там русские? Написала – и молчок. Хорошо еще бабка не забывает. Свекровушка!.. Да чего от ее эпистол ждать? «Здоровы, сыты, шлите денег»…
Стоп, хватит!
Со старшим сержантом Петровым все классически просто. Без скипидара. Для друга Фимки да для кореша Алика он не пожалеет ни времени, ни подошв. А то, что работать доблестный жорик будет втемную, и вовсе хорошо. Аминь, аминь, сотрудник Стрела!
Пора было идти к дубу. Или вначале заварить кофе? Впрочем, заваривать лень, но можно сходить в буфет. А еще лучше посидеть тут, ни о чем не думая, посидеть с закрытыми глазами, представляя себе небо – белесое жаркое небо, бездонное, равнодушное. Один из советов Святого Игнатия – и очень дельный. Лучший способ отдохнуть, когда времени мало и…
Дзинь! Дзинь! Дзи-и-инь!
Счастье, что в этот миг в кабинете не оказалось доктора Белла. Застрелила бы – и Первач-псов не побоялась. Наизобретал, козел сраный, сука американская…
– Гизело слушает!
– Госпожа старший следователь! Добрый день. Тут, блин, такая лажа!..
Так и знала! Дуб! Ладно, придется идти…
Почему-то я ожидала увидеть следователя Изюмского на боевом посту – с плетью в руке. Или с оголенным проводом. И, естественно, не одного, а в компании с подследственным Кондратюком, который голубым кулем болтается на дыбе, вопит, хрипит…
Дуб был один. На столе, кроме початой бутылки коньяка, сиротливо лежала бумажка – тоже одна. Ручка пристроилась сбоку.
На меланхоличное предложение выпить я даже не стала отвечать. Села в кресло (предложить присесть он, само собой, забыл) и выжидательно взглянула на дубовую рожу.
Рожа сморщилась.
– Где подследственный? – поинтересовалась я, уже начиная догадываться.
Рожа сморщилась еще больше.
– В лазарете, блин!..
Лучше всего сосчитать до десяти. Или до ста. По-итальянски. Уно, дуо, трез…
– И что вы ему сломали, господин Изюмский?
– Ребро, – покорно вздохнул дуб. – Или два…
– Идиот.
– Так точно…
Полная покорность возбуждает. И не только в сексе.
– Повторите!
Дуб грузно поднялся, почесал затылок.
– Идиот я, блин, подруга! Да ты бы на этого тормоза посмотрела! Лыбится, падла, и блекочет всякую туфту! Он же, сука, плановой, блин! Гандон поганый, ломка у него, гада! Дозу просит!..
– А теперь по-русски, пожалуйста…
Пока племянничек пытался найти адекватные выражения в великом, могучем и свободном, я припомнила замеченный мною еще той ночью странный – неподвижный и прозрачный – взгляд Кондратюка. И пожалела, что не взялась за дело сама. Хотя и без меня можно было догадаться, что у мерзавца – астенический синдром, и в таком состоянии бить его просто бесполезно. А теперь единственный подозреваемый по важнейшему делу выбит из игры – в буквальном медицинском смысле – и, возможно, надолго.
– Что он сказал? – перебила я, не дав товарищу Изюмскому подыскать эквивалент к выражению «гандон поганый».
Дуб молча протянул мне листок – тот самый, единственный.
Ну-с?
«Гражданина Трищенко я не убивал. Пистолет мне вручила Очковая. Она велела прийти в бар „Момай“. С моих слов записано верно».
Подписи не было, зато имелась грамматическая ошибка (бедный Мамай!). Я вздохнула.
– Что баллистики говорят? Пистолет тот?
– Тот…
В принципе, с этим можно сунуться в суд. Пистолет, личность подследственного, поведение при задержании. Но ведь дело не в наркомане! Точнее, не в его поганой личности. Трищенко убили безнаказанно, в меня тоже стреляли, явно не опасаясь последствий. Кто дал этому уроду право убивать? Наркоманы-убийцы в нашей практике попадались, и не раз, но исключительно мертвые. Психоз Святого Георгия достает их вдвое быстрее, чем всех прочих. Кажется, на эту тему была даже статья…
– Когда мы сможем его допросить?
Молчание затянулось, и я почуяла недоброе.
– Господин Изюмский!
– Да блин!.. Я его по башке ненароком двинул! У него это… Сотрясение!..
Да. Идиот. Клинический.
– Ладно. Посетителей допросили?
Протоколы я листала недолго. Дуб оказался дубом и тут. Свидетелей расспрашивали о Кондратюке – но не об убитом Трищенко. О Кондратюке же знали немногое. Появляется редко, мало с кем общается, предлагает себя исключительно за деньги или за «дозу», имеет совершенно непотребную кличку «Глубокая Пасть», не танцует… Не танцует – этого мы не учли… Эх, не о том спрашивали! С Кондратюком пока все ясно, нам бы про убитого Трищенку узнать. Бармен – человек известный, тут бы многое всплыло!..