Нам здесь жить. Тирмен
Шрифт:
– Расскажи, – с готовностью кивнул мой приятель.
И я рассказал. Все. Пока до дому добрались, как раз все я ему и выложил, потому что понял вдруг – не могу больше в себе носить! Кому и расскажешь, если не Фолу? Был бы рядом Ерпалыч…
Эх, Ерпалыч, шаман ты хитроумный – что ж с тобой приключилось-то?
А у самого дома нас поджидал сюрприз.
Весело скалясь, виляя хвостом и вообще всячески выражая свою радость по поводу нашего появления.
– Ты что, сбежал? – я присел перед псом на корточки; и серый беглец, вместо того, чтобы броситься лизаться, неожиданно кивнул.
Или это мне
– Ладно, пошли, Сват-Кобелище, – медленно поднимаясь, я ощутил, что реальность вот-вот снова начнет трещать по швам. – Сейчас домой зайдем, пожрать сообразим…
Я пытался спрятаться в скорлупу привычных, обыденных слов, но получалось плохо.
На лестнице пес обогнал нас и уверенно остановился перед дверью той самой квартиры, куда меня определили Папа с Фолом.
За окнами смыкались ранние зимние сумерки, на кухне шкварчала яичница с ветчиной, которую взялся готовить Фол, а Сват-Кобелище бдительно следил за этим процессом, всем своим видом показывая: за вами глаз да глаз нужен, а то вы мне тут нажарите!
Валько-матюгальник ждать ужина не стал.
Ушел.
Трижды облобызав меня на прощанье.
Маленькое электрическое «солнце» под потолком, тепло, уют, дразнящий запах яичницы – чего еще человеку надо? Там, за стенами: снег, темень, жорики с архарами, тенью бродит в лабиринтах подвалов Миня, пропадает невесть где псих Ерпалыч, гниют в застенках Ритка с Фимочкой, а здесь – здесь тишина, покой, здесь мой друг Фол, и неизвестно как нашедший меня серый бродяга, и… и надо бы позвонить к себе домой! Есть ли там кто-нибудь? Хотя кому там быть? – разве что Идочке, и то навряд ли…
Глупо.
И даже более, чем глупо.
Но просто так сидеть в кресле и ждать яичницу я уже не мог, мне не терпелось сделать хоть что-то, а ничего, кроме этого, в сущности, бессмысленного и опасного звонка, я придумать не мог.
Телефон был старый, с потертым и треснувшим диском; толстый шнур от него гадюкой уползал в коридор, где и прятался в нору.
Трубка молчала. Блокиратор? Я прижал трубку к уху поплотнее, зачем-то зажмурился – и мне показалось, что далеко, на пределе слышимости, раздается потрескивание и неразборчивый шелест двух голосов. Ну конечно, блокиратор! Сейчас они наговорятся, скажут друг другу «Пока!», повесят трубки… Я клацнул рычагом, раз, другой, третий… ну гуди же! – и в ответ мембрана послушно загудела.
Я ткнул пальцем в диск.
Как он медленно вращается!
Вот сейчас в моей квартире раздастся звонок, противно задребезжит, требуя к себе внимания; Идочка, вздрогнув от неожиданности, поспешит к телефону… Ну пусть она будет дома! Пусть сидит в кресле, или нет, лучше пусть открывает входную дверь, раскрасневшись с мороза и выдыхая облачко пара… Может, она знает, что с Фимой и Риткой? Должна знать!
Я, словно наяву, представил себе эту картину; нет, не картину – картины я не умею, я умею иначе, по-своему, белое на синем, и пенные барашки послушно складываются в слова, слова выстраиваются кажущимся беспорядком фраз, а там, где притулились запятые, там обязательно требуется пауза с придыханием, пальцы незримо ласкают клавиши, строка бежит за строкой, и вот оно: пухленькая медсестра торопится к верещащему телефону, на ходу инстинктивно оправляя волосы – женщина, брось прихорашиваться, сейчас тебя все равно никто не видит! – а телефон звенит, звенит…
Долго звенит. Я наконец осознаю, что в мое ухо уже, наверное, вторую минуту ползут монотонные длинные гудки, а трубку никто не берет. Потому что Идочку из моей квартиры наверняка выперли, а саму квартиру опечатали! Я тут сижу, абзацы, понимаешь, в голове расписываю, а на самом деле…
Щелчок. И запыхавшийся голос Идочки:
– Алло! Да алло же!
– Привет, Идочка! Вы там что, заснули? – первое, что приходит мне в голову.
– Нет, я мусор выносила. А тут звонок. Я его еще со двора услышала. (Врет. Честное слово, врет! Не могла она со двора ничего услышать!) Ой, кто это? Это вы, Олег Авраамович?!
– Я, я, Идочка.
– Вы… вы… – сопрано моей сестры милосердия вдруг трескается, пускает жареного петуха; кажется, она вот-вот расплачется прямо в трубку. – Что вы натворили?! Во что вы меня впутали?! Я… я… они меня забрали, допрашивали… А я ведь ничегошеньки не знаю! Я и вас-то совсем не знаю, я же ни при чем, а они… За что вы так со мной?!!
– Идочка, ради Бога, не волнуйтесь! Я ничего не натворил! А вы так совсем ни при чем! Ведь они же вас отпустили?
Если б я еще понимал, кто – «они»…
– Отпустили-и-и… – на том конце провода слышатся явственные всхлипывания. – Только что ж я теперь… куда я теперь?! С работы выгнали, жить мне негде – а тут еще и привод влепили! Все из-за вас, и из-за дружков ваших, и зачем я только с вами связалась?.. выкинут на улицу, на мороз…
Хлюпанье носом. Ох, утешитель из меня… втравил девку черт знает во что!
– Да живите пока в моей квартире! Зачем вам на мороз-то?!
– Ну да, а потом вас все равно арестуют, посадят, а меня выгонят…
Хорошо хоть, носом хлюпать перестала – не выношу я этого!
– За что меня арестовывать, Идочка? Я книжки пишу, а не людей граблю!
– Не знаю я, чего вы там пишете… Я другое знаю: меня забрали, друзей ваших забрали – а вы удрали, да?!
– Удрал, – честно признаюсь я. – Испугался я, Идочка. А с друзьями-то моими что? С Рит… С Ричардом Родионовичем, с Фимой?
– Говорю же – забрали их! Меня, вот, отпустили, а их – не знаю… Олег Авраамович, вы лучше сдавайтесь, хорошо? Вам же лучше будет!
– Посмотрим, посмотрим, – бурчу я в трубку на мотив «Варяга». – А вы, Идочка, успокойтесь, все уже позади, вы тут в любом случае сбоку припека. Я вам через пару дней перезвоню. Лады?
– Лады-то лады… – на том конце провода снова начинают всхлипывать, и я поспешно кладу трубку.
Ну вот, сам вляпался в дерьмо по уши, и друзей втравил, и еще эту… Так, хватит сопли распускать! Арест – дело скверное. Но, с другой стороны, могло быть и хуже: зная Фимочку, когда он заведется… Все, что им могут пришить – это сопротивление при аресте. В любом случае, приятелям я сейчас ничем помочь не могу; разве что внять Идочке и сдаться. Вот ведь положеньице: сбежал от властей, прячусь в Дальней Срани, где меня в шаманы прочат, детишек рогатых натворил! Похоже, кое-кто решил «дядька Йора» к рукам прибрать, дабы использовать на благо… не важно, кого или чего. Ну а меня – последним свидетелем. Опять же, водку со стариком в тот день пил, глядишь, знаю чего… Вроде, складно получается, кроме… кроме исчезника в сортире и полковничьего налета! Был бы я просто нужен: вызови тихо-мирно повесткой, без лишнего шума… Да и следовательша по этому вопросу ко мне приходила – зачем же мебель-то ломать? Или им не один Ерпалыч – им и я, Залесский Олег Авраамович, сильно занадобился?!