Нам здесь жить. Тирмен
Шрифт:
– И я люблю.
– Я не про соль. Куда это ты собрался?
– А мне тово… до кума сбегать надо, – мнется Валько. – Я тебе ключ оставлю, на всяк случай, а через час возвернусь – тут поруч. Як, домовылысь?
– Домовылысь! – я ничего не имею против побыть с Миней тет-а-тет, без посторонних. – Только ножик у тебя есть? Консервы открывать?
– А як же! Ось! – ко мне перекочевывает старый перочинный нож с добрым десятком лезвий, и матюгальник резво спешит к выходу.
Миня к тому времени уже вовсю хрумтел капустой, а я занялся «харчем». Вскрыл банки, вывалил их содержимое в здоровенную алюминиевую миску, потом разломил обе буханки «бородинского», густо посыпал солью… Ведро с чистой водой стояло рядом, и, быстро покончив с принесенными гостинцами, Миня ткнулся в него мордой, шумно хлюпая и отфыркиваясь. Действительно, бугай бугаем, особенно, когда на четвереньки становится! Разве что в джинсах.
И взгляд такой, что долго не выдерживаешь.
Отворачиваешься.
Наконец Миня напился и вновь сунулся ко мне. Он смотрел на меня сверху вниз (роста в бугае было добрых два метра), а казалось, что – снизу вверх. Как сын, с надеждой глядящий на строгого отца.
«Папа, можно мне пойти погулять?»
Косматая ручища неуверенно скребет ногтями по моей груди.
Рога склоняются, тычут в сторону лестницы.
– Мммы-ы-ы…
– Гулять?
В ответ Миня радостно кивает – и я сдаюсь. Сразу и практически без сопротивления. На улице уже темно, Валько вернется не скоро, а я по себе знаю: каково оно, круглые сутки в четырех стенах! Ключ у меня есть, опять же заточка наготове, побродим туда-сюда – и вернемся.
Я хлопаю Миню по плечу, и мы весело направляемся к ступеням.
Интересно, поводок ему нужен?..
Переступив порог, Миня останавливается, с любопытством оглядываясь по сторонам (видать, нечасто его прогулками баловали!), шумно втягивает ноздрями морозный воздух – и выпускает целое облако пара.
– Ну, куда пойдем?
Чадо соображает с полуслова и резво топает в обход кинотеатра, время от времени оглядываясь на меня: не отстал ли? Ну точь-в-точь ребенок – и погулять хочется, и потеряться боязно!
Я догоняю бугая, и мы идем рядом, оставляя за собой на девственном снегу две четкие цепочки следов: здоровенных копыт и ботинок на рифленой подошве.
Сбоку от кинотеатра начинаются старые гаражи, сплошь покрытые матерными надписями вперемешку со знаками-оберегами. Фонарей тут нет, но луна-подруга, разорвав в клочья мрачную завесу облаков, услужливо подсвечивает с небес, словно указывая дорогу. Куда? А, не важно! Побродим по окрестностям с полчасика – и назад.
Обойдя гаражи, мы выбираемся в переулок; странно – тротуар практически расчищен от снега. Так, слегка припорошило сверху, и все. С обеих сторон громоздятся безликие коробки бетонок-пятиэтажек, кое-где в окнах горит свет, но людей не видно. Ну и отлично! Шалить, уподобляясь кентам, мы не собирались (во всяком случае, я); одно неясно – что ж они все по домам сидят? Еще и восьми вечера нет, детское время…
Словно в ответ на эту мысль, в ближайшей подворотне мелькает тень. Застывает на миг, размазывается вдоль стены – и исчезает. Все-таки напугали кого-то!
Отворачиваюсь.
Иду дальше.
– Раз, два, три, четыре, пять… – уныло бубнит за нашими спинами из подворотни чей-то голос. Детский, не детский – не разберешь.
– Я иду искать! Иду искать!..
Нет, не телевизором единым жив человек. Вон, в прятки играют. Детвора, наверное.
– Иду искать! – голос прежний, тоскливый, но звучит он уже с другой стороны переулка, от мусорного бака.
Когда это он перебежать ухитрился? Или здесь эхо такое?
Я поглядываю на Миню, но тот не обращает на шутки акустики никакого внимания. Таращится на освещенные окна, иногда начинает что-то бормотать, заискивающе трогая меня за плечо, тычет пальцем то в одно окно, то в другое.
– Ты чего-то хочешь, Миня?
– М-ма-а-а…
Эх, создатель я хренов!
– …иду искать! – на этот раз выкрик раздается совсем близко, и я начинаю озираться. Черт, да ведь это не ребенок! Не бывает у детей таких голосов. Этот голос только похожна детский, как звучат травести в театре или в мультиках. Сю-сю, уси-пуси, а на самом деле: морщинистая бабешка с сигаретой в зубах.
Под одежду забирается неприятный холодок. Бомжа-исчезника я уже имел честь видеть. О «Лектрючках» имел честь слышать. С квартирником, опять же, поцапался…
Мало ли какая пакость еще объявится?!
Грустно, девушки… Конечно, со мной Миня – живая гора мускулов, да еще и с рогами-копытами впридачу; только Миня ведь у меня мирный, и вообще стыдно ребенком заслоняться. Какая от него помощь в случае чего?
В случае – чего?
– Я иду искать! Иду! – доносится от неработающего фонтанчика, потом из-за старой липы; потом опять рядышком, почти вплотную.
Кажется, пора заканчивать прогулку.
– Я иду искать! Кто не спрятался – я не виноват… Не виноват! – теперь голос-обманка звучит с асфальтового пятачка в конце переулка. Дальше высится глухая стена. Тупик.
И пятачок абсолютно пуст.
– Не виноват! Кто не спрятался – я не виноват!
В голосе поет торжество. Я невольно пячусь задом, и вдруг со спины меня протягивает сквознячком.
Сзади!
Оборачиваться нельзя, нельзя ни в коем случае – я не знаю, почему, но… суставы скрипят несмазанными шарнирами, позвоночник грозит треснуть…
Я повернулся.
С неба сыплется реденький снежок, и пороша контурами очерчивает напротив: облако, грозовое облако, чернильное пятно, оно висит над тротуаром в каких-нибудь трех шагах – и смотрит на меня.
Без глаз.
– Кто не спрятался – я не виноват, – наждаком царапает по ушам. – Нашел. Стукали-пали…
– Сгинь… Изыди! – шепчу в ответ дрожащими губами; или только думаю, что шепчу?
Скрутить кукиш? Голый зад показать? Как же, задобришь такое дулями-задницами!..