Наперекор судьбе
Шрифт:
– Потому что она настроена против всех. Пренеприятнейшая особа.
– Вы к ней несправедливы. А что касается моих планов – пока они таковы.
– Значит, издательская деятельность перестала тебя удовлетворять? Конечно, твоя жизнь в Новом Свете была куда насыщеннее и разнообразнее. Плюс слава открывательницы нового таланта.
– Я совсем не это имела в виду, – покраснела Барти. – Но… Себастьян, я сама не знаю. Мне непросто работать в «Литтонс». Венеция до сих пор на меня косо поглядывает, да и Джайлз тоже. Теперь еще и Бой туда зачастил, а мне совсем не хочется его видеть.
– Бою осталось
– Этого недостаточно, – вздохнула Барти. – Для меня. Во всяком случае, сейчас.
– Барти, никак ты совсем несчастна? – спросил Себастьян, пристально глядя на нее.
– Нет, – торопливо возразила она. – С чего вы взяли?
И вдруг, совсем неожиданно для Себастьяна и себя самой, она заплакала.
Поначалу она искренне радовалась своему возвращению. Радовалась, что снова видит Уола, Себастьяна, Джайлза, ММ, Джея. Даже Селию. Ей было приятно некоторое время пожить в своей прежней комнате на Чейни-уок, пока она не подыскала себе уютный домик в одном из тихих переулков Челси и не перебралась туда. Все это радовало и приятно волновало.
Впрочем, проблемы не замедлили себя ждать, и прежде всего стычка с Венецией.
– Ты ведь знала! Не притворяйся! – накинулась на нее Венеция, злобно сверкая глазами. – Ты знала, что твоя подруга путается с Боем, и ничего мне не сказала. Не ожидала от тебя, Барти. Совсем не ожидала.
Барти была немногословна. Сказала лишь, что долгое время даже не подозревала, а когда узнала, было слишком поздно и рассказывать не имело смысла. Она не стала говорить, что Себастьян советовал ей молчать и, возможно, сам поговорил с Абби вместо нее. Венеция еще побушевала, расхаживая взад-вперед, потом вдруг успокоилась и сказала, что ссориться им глупо и вряд ли Барти виновата в случившемся. Однако в отношениях Барти и Венеции возникла трещина. Все было бы ничего, если бы Венеция не пришла работать в «Литтонс».
Сначала Барти удивляло присутствие Венеции в издательстве, и ее удивление граничило с цинизмом. Однако достаточно скоро она убедилась, что Венеция пришла на свое место. Бывшая жена Боя прекрасно справлялась с новыми обязанностями, а ее острый ум и коммерческое чутье оказались для «Литтонс» как нельзя кстати.
Кто по-настоящему радовал Барти в издательстве, так это Джей. В нем она обрела верного союзника. Он по-прежнему был лишь младшим редактором, но Барти сразу оценила его нестандартный подход к работе, открытость новому и способность видеть целостную картину издательского процесса. В этом с ним могла соперничать только Селия. Неудивительно, что после рабочего дня, когда издательство пустело, все трое частенько собирались в кабинете у Селии или у Барти. Эти неофициальные совещания сами по себе создавали проблемы. По сути, там принимались решения, возникали идеи, определялась судьба новых книжных серий, а весь остальной персонал
Но если издательская жизнь доставляла Барти некоторые неудобства, разрыв с Лоренсом был незаживающей раной. Ей до сих пор очень недоставало его. Барти даже не представляла, какой пустой и бесцветной станет ее жизнь без Лоренса. Целый год он заполнял все ее мгновения, все уголки ее бытия. Да, он был труден в общении, требователен, излишне страстен. Он вмешивался буквально во все, что она делала.
Лоренс возбуждал ее, сердил, изумлял, заставлял по-новому думать и чувствовать. Теперь вместо всего этого внутри была ужасающая пустота, которую Барти не надеялась когда-нибудь заполнить.
В ней теплилась надежда, что он и дальше будет ей писать, бомбардируя подробностями своей жизни и рассказывая о своих чувствах, но она ошиблась. Не подозревая, насколько это заденет Барти, Мод послала ей газетную вырезку, где сообщалось, что у Лоренса родилась дочь. Похоже, теперь он решил окончательно и бесповоротно оставить Барти в покое, и это било по ней куда больнее, чем его назойливые напоминания о себе.
– Я думала, за год успокоюсь и забуду. Ничего подобного. Себастьян, я по-прежнему каждый день думаю о нем. Сама удивляюсь.
– Дорогая моя Барти, – начал Себастьян, и его голос вдруг обрел столь хорошо знакомую ей угрюмость. – Вот уже девять лет, как нет Пандоры, но я продолжаю ежедневно думать о ней. Вопреки расхожим мнениям, время не лечит горе и не притупляет душевную боль.
– О боже, – прошептала Барти, в ужасе глядя на него. – Себастьян, простите меня, пожалуйста. Как я вообще могла сказать вам такое?
– Это вполне объяснимо, – ответил он, касаясь ее руки. – Я рад, что ты считаешь возможным делиться со мной своими переживаниями. Не волнуйся, хуже мне уже не будет. Я научился жить с этим, справляться с болью. В этом смысле время если не лечит, то хотя бы помогает. Но… Да, Изабелла, благодарю. Положи сюда. Побегай еще немного, пока мы с Барти разговариваем.
– Нет, не уходи, – попросила Барти, протягивая Иззи руку. – Мне нравится, когда ты рядом. Мы с твоим папой переговорили обо всем. Как успехи в школе?
– Это моя самая большая забота, – сказал Себастьян, опередив дочь. – Я собирался определить Изабеллу в школу Святого Павла. О школах с полным пансионом даже не думал. Но теперь, из-за этой войны, хочу отправить ее подальше от Лондона. Сейчас я подумываю о таких заведениях, как Челтенхемская женская школа.
Иззи слушала, слегка выпятив челюсть. Совсем как Пандора. Барти едва удержалась, чтобы не рассмеяться.
– Папа, если мне опасно оставаться в Лондоне, значит и тебе тоже. Я не хочу оставлять тебя здесь одного. И не оставлю.
– Ты будешь делать то, что тебе велят, – с прежней суровостью отчеканил Себастьян, но взгляд оставался заботливым и даже нежным. – Я не хочу подвергать тебя опасности и считаю эту тему исчерпанной.
– Возможно, Иззи могла бы учиться в школе леди Бекенхем, – беззаботно предложила Барти.
– Что? Она устраивает школу? Боже милостивый, чего нам еще ждать? Интересно, чему там будут учить? Тонкостям обращения с лошадьми? Или премудростям обращения со слугами?