Наперекор судьбе

Винченци Пенни

– Вот и доуправлялись до полного разгильдяйства, – буркнул Джеймс. – Кстати, Сара того же мнения.

– Это меня ничуть не удивляет. Насколько помню, ее дед купил себе титул… А что касается этой лошади, если ты все-таки сядешь на нее, то потом пожалеешь. Билли прав: она заметно хромает. Конечно, это тебе решать. Но если после твоей прогулки она на полгода останется в стойле, мы оба тут ни при чем.

* * *

Через три недели после этого разговора Барти увидела Шепарда, сидевшего возле задней двери. Старик едва не плакал.

Смутившись, он поспешно встал и локтем задел чашку с чаем, которую она несла.

– Ой, простите, миссис Миллер. – Как и все слуги, он считал, что рождение Дженны внесло изменение в статус самой Барти. – Ради бога, простите.

– Не волнуйтесь, Шепард. Подумаешь, опрокинули чашку. Я возьму другую.

– Это для вас «подумаешь». Представляю, как бы это не понравилось его светлости.

– Кому? – Барти никак не могла привыкнуть к существованию нового лорда Бекенхема.

– Лорду Бекенхему. Совсем недавно он сказал мне, что находит мою глухоту… «крайне затруднительной для общения». Я не отрицаю, что плохо слышу. Но его светлость… то есть…

– Настоящий лорд Бекенхем? – с улыбкой подсказала Барти.

Шепард был настолько подавлен, что даже не улыбнулся.

– Вот именно, миссис Миллер. Он всегда говорил четко и внятно. Он знал, что это у меня после контузии на той войне, и всегда терпимо относился к моему недостатку. И ее светлость, конечно, тоже.

Барти дружески потрепала старика по руке:

– Не переживайте, Шепард. Мы все это понимаем. Что-то не припомню, чтобы вы меня не слышали. Даже по телефону.

– Рад это узнать, миссис Миллер. Но вы всегда говорите очень внятно.

– А теперь успокойтесь. Сделайте себе чая. Мне тоже. И если не затруднит, принесите в Голубятню. Боюсь, я бы и ту чашку не донесла.

В тот же вечер она передала леди Бекенхем свой разговор с Шепардом, и та пообещала «что-нибудь придумать».

* * *

Адель решила: пора возвращаться в Лондон. Эшингем был для нее замечательным прибежищем. Но теперь, когда завеса ее горя начала рассеиваться, когда исчезли отчаяние и неопределенность, она почувствовала необходимость вернуться в реальную жизнь.

Ее карьера фотографа быстро развивалась. Если бы она принимала все заказы, то была бы обеспечена работой на пять дней в неделю. А она любила эту работу, по-настоящему любила. Именно здесь Адели виделось ее будущее счастье. Помимо снимков для журналов мод, она занялась репортажной фотографией. С «Лейкой» на плече она проходила мили по Лондону и окрестностям. Некоторые ее снимки были почти сразу же признаны лучшими. Красивые пейзажи. Фермеры на полях. Молочница с бидоном. Фоторепортаж из кузницы, где она провела целый день. Дети, играющие в солдат и лихо марширующие по лужайке. Многим запомнился ее снимок на платформе в Эмершеме, где толпа эвакуируемых разбегалась, спасаясь от подлетающих «Фау-1».

К великой радости Адели, несколько ее фотографий были опубликованы в журнале «Пикчер пост». Ценнее всего для нее было письмо из американского журнала «Лайф», где выражалось

сожаление, что они не могут поместить ее снимок заградительных аэростатов над Слау, но с удовольствием ознакомятся с другими ее работами.

Она знала, что дети приживутся в Лондоне. Они все-таки еще достаточно малы, чтобы привыкать к какому-то одному месту. Нони любила Эшингем, но еще больше ей нравилось общаться со своими двоюродными братьями и сестрами. То же можно было сказать и про Лукаса. Книги интересовали его сильнее, нежели игры и игрушки.

– Потрясающе умный мальчишка растет. Весь в отца, – как-то сказала она Венеции.

Жить в родительском доме Адель не хотела и начала присматривать себе отдельное жилье.

– Мне бы такой же миленький домик, как у Барти, – говорила она сестре.

Она арендовала для себя ателье в Сохо. Мать неожиданно помогла с деньгами для аренды.

– Это хорошее вложение капитала, – сказала она дочери. – Меня очень впечатляет то, что ты делаешь.

Столь разительная перемена материнской оценки ее работы ошеломила Адель, и она едва смогла пробормотать слова благодарности. Впоследствии она поняла, в чем дело. В журнально-рекламном мире ее репутация была довольно высокой. Впервые в жизни Селия по-настоящему гордилась ею.

– Это заставляет и меня гордиться собой, – призналась она Венеции.

* * *

А Венецию волновало будущее Боя.

– Герой войны. Это его звездный час, – говорила она сестре.

Одна из газет напечатала фотографию Боя, участвовавшего в освобождении Брюсселя. Он стоял на фоне своего танка, окруженный плотным кольцом хорошеньких девушек, бросающих ему цветы и желающих его поцеловать.

– Думаю, мирная жизнь покажется ему ужасающе пресной. После всего, через что он прошел… не знаю, захочет ли он снова устраивать антикварные аукционы.

– Может, он согласится работать в «Литтонс»? – предположила Адель. – Мама считает, он добивается успеха во всем, за что берется.

– Нет уж, спасибо. Это мое маленькое королевство. Не хочу, чтобы он командовал мною, как своими солдатами. И потом, чем ему там заниматься? Мы делали бы одну и ту же работу. Возможно, он пойдет в отцовский банк. Впрочем, я пока не уверена. К нам и так скоро вернется Джайлз, еще одна наша головная боль.

– Да. Слышала, что он возвращается в «Литтонс».

– Вот-вот, – вздохнула Венеция. – Ждем со дня на день.

* * *

Леди Бекенхем сидела на террасе, наслаждаясь прекрасным утром и глядя на окрестный луг. Обильная роса делала его зелень еще ярче и насыщеннее.

– Вот что, Билли. Думаю, мне пора трогаться с места.

– Ваша светлость, вы собрались переезжать? – с ужасом спросил Билли.

Неужели теперь он останется один на один с капризным и вечно недовольным новым владельцем Эшингема?

– Да. Только ты не волнуйся. Я не буду покупать себе дом в деревне.

Такое казалось даже менее вероятным, чем ее желание отправиться вслед за лордом Бекенхемом.