Наперекор судьбе
Шрифт:
Двое молодых редакторов, чувствуя, что их энергия и инициатива никому не нужны, стали подыскивать себе другую работу. Одна получила предложение из «Макмиллана», вторая – из «Касселла». Селия с огромным трудом уговорила их повременить с уходом.
Джей по-прежнему находился в армии. Его демобилизация затягивалась на неопределенный срок, где самой ранней датой был канун Рождества. Селия была этому даже рада: еще один молодой, нетерпеливый талант, который явно взбунтуется против старой гвардии.
Селии вполне хватало проблем с Джайлзом. Тот вернулся в «Литтонс»
Это раздражение стало повседневным состоянием Джайлза. Иногда его гнев бушевал внутри, иногда прорывался наружу. Джайлза злили зримые успехи Венеции. Естественно, его злило, что Барти вновь оказалась в фаворе и стремилась проводить собственную редакторскую политику, которая пользовалась поддержкой Селии. Сам Джайлз мог рассчитывать на поддержку отца и Эдгара Грина, но такое решение он считал временным. Его взгляды не во всем совпадали с их взглядами. Джайлзу требовалось пространство и более надежные тылы для выстраивания собственной карьеры.
В «Литтонс» он начинал с ученика. Теперь ему уже сорок. За его плечами тяжелая война, где он проявил себя умелым командиром. Командовать он не разучился. Он привык принимать решения и отдавать распоряжения, привык к полному послушанию своих подчиненных. Вернувшись в издательство, Джайлз увидел, что здесь продолжают спорить и пререкаться. Для него такое положение вещей было невыносимым. Решение, которое ему виделось, было предельно простым. Его отец стар и уже не может, как раньше, эффективно управлять издательством. Джайлз, будучи старшим сыном и первым наследником, имел все основания занять отцовское место. Всякий раз, когда он слышал об удачной сделке, заключенной Венецией с книжным магазином, или об удивительном молодом авторе, отысканном Барти, всякий раз, когда мать говорила, с каким нетерпением ждет возвращения Джея, Джайлз воспринимал это как пощечину и в нем вспыхивала бессильная злоба, словно ему опять показали его место.
Подавленное состояние Джайлза сказывалось и на общем климате «Литтонс». Оливер это чувствовал, сознавая, что ничем не может помочь сыну. Его это угнетало ничуть не меньше, чем Джайлза.
– По-моему, он доволен, что у него появился веский повод для ухода, – сказала Себастьяну Селия. – И в то же время он совсем не хочет уходить.
– Меня это не удивляет.
– И получается: либо Оливер передает бразды правления Джайлзу, что даже ему самому представляется ошибкой, либо разделяет компанию и порождает целый клубок ужасающих проблем.
– А Оливер может пойти на такой шаг?
– Да. Оливер имеет полную свободу действий. Ему принадлежат почти все акции «Литтонс».
– Знаю. Мне это всегда представлялось диким. А у тебя – всего десять процентов.
– Меня это никогда особо не волновало, – пожала плечами Селия. – Мне куда важнее была слаженная работа всего издательского механизма. Я испугалась всего однажды, когда он задумал продать акции издательству «Браннингз».
– Я очень хорошо
– Я тоже. Но мы выжили.
– А как насчет двадцати процентов, принадлежавших ММ? Разве они не перешли к Джею?
– Нет. Они вернулись к Оливеру. Так было задумано стариком Эдгаром. Он боялся распыления сил и перехода издательства в чужие руки. Отец основал «Литтонс», а его сын должен был оставаться единоличным наследником. Вот так.
– Феодальный принцип.
– Не спорю. Но долгое время меня это не заботило… У Венеции достаточно денег…
– А кроме денег, у нее очень деловой и расчетливый муж. Сомневаюсь, что он будет в восторге от постоянного утекания средств.
– Конечно нет. Но в любом случае надо что-то решать. И Оливер об этом знает.
– Ты сама что решила? Собираешься уйти на покой?.. Не смотри на меня так. Я просто хотел тебя подразнить. После всех перемен без тебя они не смогут никак.
– Это еще одна проблема. Оливеру не нравятся мои редакторские вкусы. И никогда не нравились.
– Невзирая на то, что благодаря тебе «Литтонс» стал успешным и процветающим издательством.
– Да, невзирая на это. Словом, все должны получить равную долю. А я стану хранительницей… на некоторое время. Точнее, на долгое время. Но Оливеру, конечно, захочется, чтобы я сидела дома вместе с ним.
Селия вздохнула, живо представив себе нажим со стороны одинокого, скучающего Оливера. Он будет ныть, говоря, как ему тяжело и плохо одному, требовать, чтобы она находилась рядом. Он станет ревностно относиться к тому, что она продолжает работать, и его мрачная, беспокойная тень будет нависать над всеми ее делами и планами.
– А как он поступит с Барти?
– Это еще один камень преткновения. Она невероятно умна и талантлива. Словом, разносторонне одаренная личность. Но она не Литтон. Представляю, какой поднимется шум, если Оливер вздумает и ей выделить долю акций. А учитывая его симпатии к Барти, эта доля может оказаться ощутимой.
– Все сочтут это несправедливым.
– Конечно. И припомнят ей старые обиды. У каждого есть свои основания презирать Барти. И если такое случится, я просто не знаю, как буду все это разгребать.
– А как ты думаешь, Оливер попытается заставить тебя уйти?
– С какой стати? – насторожилась Селия.
– Это уже другой вопрос. Он мог бы это сделать?
– Нет, конечно.
– Теоретически мог бы. Он мог бы принудить тебя к продаже твоих акций, после чего вывел бы тебя из совета директоров.
– Не пугай меня.
– Постараюсь не пугать. Это уж никак не напоминало бы счастливый и долгожданный уход на покой.
– Мне? На покой? Чепуха какая-то… Себастьян, у нас ведь есть и еще одна тема для разговора. Ты не забыл?
– Нет, – вздохнул писатель. – Помню. У меня тут появилась идея.
– Изабелла, мне пришла в голову одна мысль.
– Какая, папа?
– Ты хотела бы отправиться на год за границу?
– За границу? Я ее терпеть не могу. Ненавижу заграницу.