Наперекор ветрам
Шрифт:
Свириду было не до пьянки. Встреча с земляком, другом детства, выбила его из колеи. Находясь в самой гуще черной армии, при ее штабе, он уже многое понял, убедился, что ему вовсе не по пути с разгульной кулацко-махновской вольницей. Взбудоражил также его да и многих других неожиданный переход к красным видных членов махновского «реввоенсовета». Здравый крестьянский инстинкт подсказывал Халупе верное решение. Но каждый раз в ту самую минуту, когда он собирался сделать разумный шаг, всплывала в памяти станция Помошиая, встреча с молодым бородатым командиром. И не то пугало Халупу, что он несколько раз ударил Анулова, а то, что решительно
— Пей, Свирид! — Каретник наполнил самогоном стакан, подал его Халупе.
— За ваше здоровье, товарищ корпусной! — Свирид выпил, понюхал обшлаг шинели.
— Так что же это выходит? — атаман пронизал помощника коменданта подозрительным взглядом. — Старая гвардия батька и та стала хитаться? Перед всем народом ты, Халупа, смарал нашего боевика товарища Попова.
— Что думаю, то говорю, — ответил Свирид. — Я не раз слышал от самого батька: свободно то общество, где свободен человек.
— Ты как попка-дурак! — вскипел махновский комкор. — У людей ум в башке, а у тебя он в черной твоей бороде. Забил тебе мозги патлатый апостол Семка Барон. А того не понимаешь, что зараз решается вопрос — жить нам или не жить.
— Мой друг Гайдук хоть и красный, а честный человек, не чей-то там наймит. Я сказал голую правду. А нам, если жить, товарищ Каретник, то надо жить с правдой. За это подставлял я башку под пули.
— Что? Обратно захотелось тебе чрезвычайки, реквизиций, продразверстки, большевистских комиссаров? За что боролись два года? За что кровь проливали?
— За свободу! — ответил Свирид. — Царь — это я!
— Дерьмо ты, а не царь, хоть и моряцкого племени. Каретник зло плеснул в лицо Халупе полный стакан самогона.
Свирид от неожиданности прикусил язык. Потом, сжав кулаки, сделал шаг вперед. Однако вовремя одумался, окинув затуманенным взглядом свирепые лица атамановских собутыльников. Стиснул в руке папаху, вытер ею лицо, бороду. Нахлобучил шапку до самых ушей. При этом сдвинулась черная повязка, обнажив пустую глазницу. Гневно посмотрев единственным глазом на атамана, помощник коменданта с укором процедил сквозь зубы:
— Пьяные боцмана и мичмана не жалели для нашего брата кулаков. Но чтобы плюхать в морду самогон, этого не было. Вот оно твое, Каретник, царство свободы. Собачья свобода.
Дружки атамана ринулись с пьяным ревом на вольнодумца. Халупа сорвал со своей головы папаху, швырнул ее в лампу. Свет погас. В темноте загремели выстрелы. Свирид могучим плечом высадил оконную раму и прыгнул вниз со второго этажа…
10 января Махно со всей своей «гвардией» покинул Александровск. Кичкасская переправа, которую охраняли красноармейцы, ему не понадобилась. Он ушел из города на восток, в сторону Гуляй-Поля. 11 января. 45-я дивизия приступила к операции против махновцев. Третья бригада Голубенко разоружила первый махновский корпус в районе Варваровка — Чумаки. Двести пятьдесят махновских кавалеристов при этом вступили в бригаду.
В районе Шолохова бригада Каменского 13 января разоружила четвертый корпус Махно. Добровольно перешли на сторону Красной Армии тринадцатый стрелковый махновский полк, Екатеринославский, Верхне-Днепровский, Весело-Терновский отряды и полк сечевых стрельцов.
В тот же день в Никополе в полном составе, с оружием и конями, но без черного махновского знамени, влился в состав 45-й дивизии «стальной полк» имени батьки
Махно в течение нескольких дней потерял большую часть своих вооруженных сил. Одна треть ее влилась в состав 45-й дивизии. Многие махновцы разбрелись по домам. Гордиев узел был разрублен. Эта победа досталась большевикам без крови, чему особенно радовался Якир. Приехав в Александровск, он отдал бригадам приказ двигаться на запад. Иона Эммануилович понимал, что теперь Махно вряд ли осмелится открыто выступить против Красной Армии.
И в самом деле, ряды махновцев здорово поредели. Однако их главарь и его приближенные — Каретник, Петренко, Федорченко и Чирва, ускользнувшие с небольшими отрядами своих приверженцев от удара еще до истечения срока ультиматума, вскоре снова бросили вызов Советам.
Для борьбы с махновскими бандами на юге Украины была оставлена дивизия латышских стрелков.
4. Снова Днестр
Сорок пятой дивизии, вновь устремившейся к Днестру, предстоял нелегкий путь. Особенно много забот легло на плечи ее «стариков». Тут и перевоспитание новых, пришедших в дивизию от Деникина и Махно людей, и политическая работа среди населения, в значительной своей части зараженного демагогией махновских агитаторов.
От Александровска до Тирасполя, раскинувшегося на левом берегу Днестра, в общем-то не так уж далеко — по прямой верст пятьсот. Но это для птичьих крыльев, а для солдатских ног и в шестьсот не уложиться! Словом, в полтора раза больше пути, пройденного в сентябре войсками Южной группы. Но разве сравнить обстановку тех черных дней с нынешней?! Ведь тогда бессарабцы, одесситы, подоляне с горьким чувством прощались с родными местами, как говорили некоторые из них, «бросали свое и шли защищать чужое». Теперь же с каждым днем, с каждым часом они приближались к Одессе, к Днестру, к Подолии.
Среди бойцов велись разговоры, будто теперь румынская армия для них трын-трава и Днестр, тем более замерзший, препоной не будет. В действительности все оказалось гораздо сложнее. Если «махновская проблема» на берегах Днепра стала предметом высокой политики, то румынская на берегах Днестра — объектом высшей дипломатии.
Но это позже. А пока в полусотне верст от Никополя второй бригаде пришлось три дня, с 15 по 18 января, вести ожесточенные бои с 34-й пехотной дивизией генерала Склярова. Дивизия эта входила в состав киевской группы войск генерала Бредова, отступавшей под напором 44-й дивизии Дубового и 60-й — Крапивянского. Выход 14-й армии Уборевича в район Александровска вбил клин в деникинский фронт и разорвал его на две части — крымскую и одесскую.
Стал вновь советским Кривой Рог. Первая и третья бригады из дивизии Якира вышли на линию реки Ингулец. В эти дни вернулся из гатчинского госпиталя Котовский. Прежде чем ехать в Николаевку, где находился штаб второй бригады, он явился к начдиву.
— Крепко измотал вас сыпняк, Григорий Иванович, — тепло поздоровавшись, сказал Якир, глядя на исхудавшего комбрига.
— К-к-как-никак п-пуд в лазарете сбросил. Я теперь, товарищ начдив, слабосильная команда, — улыбнулся Котовский. — Зато мой к-конь скажет спасибо.