Наперекор ветрам
Шрифт:
6 января в городе появились тысячи листовок, прямо противоположных по своему содержанию. Советские и махновские воззвания печатались в одной и той же типографии, на одной и той же машине, одними и теми же печатниками. Идеологическая война между красными и махновскими силами не прекращалась ни на один день. Однако никаких видимых результатов она пока не приносила ни той, ни другой стороне.
По-иному обстояло дело в районе Ново-Покровка — Чумаки. Там бригада Голубенко вошла в контакт с Черноморско-Азовским корпусом махновцев. На шумных митингах многие рядовые бойцы заявили: если батько не подчинится Советской власти, они сами перейдут в Красную
«Все в ряды Красной Армии! На последний решительный бой за Советскую власть — власть рабочих и крестьян!»
Раздосадованный недавней манифестацией в Александровске, Махно приказал Каретнику, своему начальнику гарнизона, провести в городе 7 января военный парад. Узнав об этом, Якир дал Левензону распоряжение вывести в тот день все наличные советские силы, находившиеся в Александровске и его окрестностях.
Сам Махно на парад не явился. То ли потому, что прихворнул, то ли по какой другой причине. Ходили, между прочим, слухи, что, лично расправившись с атаманом Григорьевым, он в последнее время опасался, что кто-нибудь может учинить такой же самосуд и над ним. От внезапной пули не могли его обезопасить ни контрразведчик Воробьев, ни кровавый телохранитель Левка Задов.
На трибуне рядом с Левензоном стоял Попов, член «черного реввоенсовета», организатор левоэсеровского восстания в Москве. Каретник провел через площадь колонну махновской конницы. Вид у кавалеристов был бравый. На тачанках, проследовавших за конницей, блестели сталью новенькие станковые пулеметы, в большинстве своем английские. Махновцы заметно отличались от красноармейцев и добротностью зимней экипировки: не один деникинский обоз попал в их руки!
Однако, как ни внушительно выглядела конница Махно, она не производила впечатления грозной организованной силы. Зато красноармейцы в своих шапках-богатырках и одинаковых шинелях, пройдя мимо трибуны четким строевым шагом, поразили зрителей хорошей выправкой, дисциплинированностью. Сразу чувствовалась настоящая регулярная армия.
После парада состоялся митинг. Махновцы окружили трибуну. Попов, горячий оратор, показывая рукой на застланные дорогими коврами тачанки с пулеметами, принялся расписывать достоинства анархии. Он призывал красноармейцев «порвать путы большевистско-комиссарской дисциплины и переходить под черные знамена великого махновского движения». Закончил он свою речь так: «Наша мечта — абсолютная всеобщая свобода! Наша сила — пулеметы! Видали, сколько их у нас?!»
Тут Гайдук, находившийся недалеко от трибуны, громко крикнул:
— Не могу я что-то определить, чего на ваших тачанках больше — пулеметов или самоваров?
Несколько мгновений Попов смотрел на Гайдука выпученными глазами. Затем схватился обеими руками за портупеи своего офицерского снаряжения, презрительно бросил:
— Чего ждать от наемника Кремля?!
— Пе драку! — Гайдук выхватил наган, хотя справа и слева от трибуны выстроились махновские головорезы. — А ну, повтори!.. Какой я наемник! И наш Кремль я тебе не позволю марать. Знаешь, гадина, бог дал тебе пять дыр, я добавлю еще десять!..
Однако Попов больше ничего не смог сказать. Макар Заноза, а за ним все бойцы его взвода, спешившись с коней, стащили демагога с трибуны. На помощь махновскому лидеру поспешил Каретник
Тут на трибуну поднялся одноглазый Халупа.
— Товарищи, — начал он свою нескладную речь. — Я, понятно, не такой оратор, как товарищ Попов. Только вот считаю — он шибко загнул. Доказывай свою правоту по-своему, как можешь, а зачем марать человека? Какой Гайдук наемник? Я знаю товарища Гайдука. Это наш коренной труженик. Правда, он всю жизнь, аж до самой военной службы, нанимался в батраки к нашим бессарабским кулакам. Но если есть на свете настоящий борец за свободу, то вот это он — товарищ Гайдук.
Парад закончился. Ожидания Махно не оправдались: на красноармейцев не произвели никакого впечатления ни броские слова, ни пулеметные тачанки черных атаманов.
Утром 8 января командир батальона Покровский из полка Ивана Колесникова вручил Махно доставленный из Полтавы, из штаба Уборевича, пакет. В нем было распоряжение Главного командования Красной Армии о переброске махновских полков и дивизий в район Мозыря и Гомеля для боевых действий против легионов Пилсудского. Тем самым махновскому войску предоставлялась возможность оправдать себя перед народом и органически слиться с Красной Армией.
Главное командование не случайно решило перебросить силы махновцев на запад. Пока шла ожесточенная борьба между Красной Армией и Деникиным, белополяки почти не проявляли активности. Они ненавидели большевиков, но в то же время боялись победы Деникина с его монархическим лозунгом «За единую, неделимую Россию!». Но когда деникинцы оказались на краю пропасти, армия пана Пилсудского закопошилась, нацеливаясь на Советское Заднепровье.
Ставя боевую задачу махновцам, Главное командование Красной Армии одновременно потребовало заявки на подвижной состав, на боепитание, на пайки. Махно не послал в Москву заявок ни на пайки, ни на вагоны. Политотдел 45-й дивизии немедленно оповестил об этом местное население, рядовых махновцев и красноармейцев. В листовках, изданных политотделом, говорилось, что настоящий боец Красной Армии защищает не только свою хату, свои волость и уезд, но и всю республику, что неисполнением приказа Главного командования Красной Армии Махно сам отбрасывает себя в стан врагов Советской власти, чего, разумеется, не сделают его бойцы.
Якира все больше беспокоило положение на фронте. В то время когда части дивизии, так неожиданно завязшие в махновском болоте, оказались, по сути дела, обреченными на бездействие, группы Шиллинга и Бредова, сбитые с киевского направления, продолжали беспрепятственно отходить на юг. Вот кому сослужили добрую службу махновские «борцы за свободу»! Однако срок ультиматума, предъявленного главарю черной армии, кончался лишь 10 января. Поэтому 45-я дивизия пока должна была оставаться на месте. Нет, не лютые морозы сказывались на темпах наступления. Много времени и сил отбирала борьба с махновщиной. Да и сыпняк по-прежнему косил бойцов.
В ночь перед решающим днем черный стан зашевелился. На площадях группировались боевые тачанки. Всадники закрепляли вьюки. К окраинам города двинулись обозы. По встревоженным улицам носились голосистые ординарцы.
В лучшем номере гостиницы «Люкс» рядом со штабной канцелярией пировал Каретник. Его адъютант вызвал помощника коменданта города.
— Садись! — тряхнув чубом, пригласил атаман Халупу.
— Ничего, я постою! — ответил одноглазый помощник коменданта, снимая с головы кудлатую папаху.