Наперекор земному притяженью
Шрифт:
И вот наступило 9 мая. Ранним утром началась неимоверная пальба. Что это? Прорыв немцев где-то рядом? Нет, ракеты! Ракеты всех цветов, трассирующие пули — только вверх… Победа! Победа!!!
…24 июня 1945 года. Красная площадь. Десять часов утра. Грянул Гимн Советского Союза, и мощные залпы артиллерийских орудий сотрясли воздух. Много залпов. Потом только узнали мы: их было пятьдесят.
В десять часов двадцать пять минут по площади разнеслось:
— К церемониальному маршу!..
И двинулись полки фронтов Великой Отечественной…
В
Кинокадры исторической хроники. Красная площадь за несколько минут до начала легендарного парада. Сводные полки застыли в торжественном строю. Встали последовательно, как воевали фронты: Карельский — самый северный, за ним Ленинградский. Потом 1-й Прибалтийский. Следом три Белорусских. Четыре Украинских…
Из-под новеньких касок восторженно блестят глаза. Молодые лица солдат, командиров. Да, все они были молоды тогда. Где они сейчас? Что с ними стало? Как живут?
Я не случайно привел отрывок из сценария фильма «Спроси у памяти своей». На приведенные в нем вопросы пришлось отвечать и мне. Вот как это вышло.
В конце восемьдесят четвертого года мне позвонил кинорежиссер Семен Григорьевич Киселев.
— Мы с драматургом Михаилом Павловичем Березко узнали о вас из опубликованных пару лет назад в «Комсомольской правде» отрывков ваших фронтовых писем. В комментарии редакции сообщалось, что автор писем был на Параде Победы. Сейчас создается фильм об участниках Парада. Очень хотим с вами встретиться…
Я начал отказываться от приглашения, ссылаясь на то, что в параде участвовало около 10 тысяч человек. Среди них есть куда более достойные, нежели я. Но кинодокументалисты не те люди, от которых можно легко и просто «открутиться». Короче, встреча в одном из номеров гостиницы «Москва» состоялась.
Я рассказывал о Параде, каким он запомнился мне, про наш сводный полк 2-го Украинского фронта.
…Утро было дождливым, но непасмурно — празднично было на сердце! Стоя в строю, мы тихонько переговаривались, чуть не поминутно поправляя друг на друге то башлык, то чуть надвинувшуюся на бровь кубанку, то подцепленные с левого бока клинки, делились впечатлениями о праздничной Москве. Без особой надежды поглядывали на затянутое облаками небо, смахивая с лица дождевые капли.
Против нас стоял строй сводного полка Военно-Морского Флота. Не знаю, что потянуло меня, но я вышел из шеренги и подошел к морякам.
— Олег! Ты?
Из строя моряков выбежал и бросился ко мне Толька Уваров, друг моего детства, тайнинский приятель, тот, вместе с которым играли в летчиков и челюскинцев. В годы войны мы ни разу не встретились, переписывались редко. В разные края разбросала нас война и вот свела здесь в исторический день пасмурным, но праздничным утром.
Толька Уваров… Анатолий Гаврилович — капитан первого ранга — инженер, кандидат технических наук, профессор. Много лет был он заместителем начальника Высшего военно-морского инженерного училища имени Ленина… Но это все потом, в послевоенные годы. А тогда, в то утро, только обнялись мы, как команда: «Приготовиться к движению!»
…Киношники — народ дотошный. Просили вспомнить подробнее каждую мелочь. Расспрашивали и о том, что прямого отношения к Параду не имело: о моих друзьях-однополчанах, об их послевоенной судьбе. Конечно, вспомнил я Ефима Аронова, нашего незаменимого фельдшера. После войны он окончил Военно-медицинскую академию, долго служил в погранвойсках на Дальнем Востоке и вот уже два десятка лет заведует первой подстанцией «Скорой помощи» в столице.
Вспомнил я и отчаянного фотожурналиста Станислава Ростоцкого, отправившегося с нами под Дубно и едва не погибшего в том рейде. Кстати, этот эпизод оказался полной неожиданностью для коллег известного сегодня всей стране кинорежиссера Ростоцкого. Вспомнил и «похороненного» нами Николая Дупака, однополчанина, ныне директора Театра на Таганке. Показал послевоенные письма от дяди Коли.
Я благодарен судьбе, что на съемках фильма «Спроси у памяти своей» она подарила мне счастливую возможность познакомиться с такими интересными людьми, как дважды Герой Советского Союза генерал-полковник танковых войск Драгунский; Герой Советского Союза, бесстрашный разведчик, первый секретарь правления Союза писателей СССР Карпов; доктор медицинских наук Воронков — бывший старший сержант, один из тех, кто бросал к подножию Мавзолея фашистские знамена; полный кавалер ордена Славы командир артиллерийского расчета Азаров, в свой первый бой ушедший с парада на Красной площади 7 ноября 1941-го… Замечательные люди, гордость наша и в те далекие годы, и сорок лет спустя.
Часть II
У космического порога
Полигон Капустин Яр
— Здорово, земляк!
Я оглянулся, интуитивно почувствовав, что обращение относится ко мне. И не ошибся. За забором двухэтажного дома, неподалеку от того, в котором жил я, опершись на лопату на краю вскопанного огородика, стоял знакомый еще с довоенных лет парень.
— Воевал, я слышал. Что, уволили?
…Весной 1946 года случилось непредвиденное: у меня стали отказывать ноги.
Медкомиссия. Как сейчас помню: возбужденный возглас невропатолога профессора Вилькомирского:
— Няня! Зовите сюда всех! Вы только посмотрите на этого молодого человека! Он не только ходит, он еще служит в армии! Нет, вы понимаете, с чем можно сравнить ранение этого товарища? Это же все равно что через клубок ниток протолкнуть иголку, не задев при этом ни одной нитки!
Так я стал интересным медэкспонатом, на которого впору было прикрепить табличку «Счастливчик войны», а ниже текст с заключением медицинской комиссии: «К службе в армии не годен. Годен для работы в гражданских учреждениях при неполном рабочем дне без тяжелой физической и умственной нагрузки».
Эту фразу я запомнил на всю жизнь.
С шинели и гимнастерки сняты офицерские погоны. Все. Больше я не военный. Инвалид. Пенсионер в двадцать четыре года…
А что, собственно, я собой представлял?
Четыре военных года не потребовали знаний, которые дала школа. Надо было воевать. Этому пришлось учиться самим. Да, все мое образование — десять лет школы и четыре года войны. На фронте мечталось: вот скоро победа, еще чуть-чуть — и на всю жизнь праздник. Праздник-то был. А потом наступили будни. Карточная система предусматривала хлеба 600 граммов на день рабочему, по полкило служащему, еще меньше иждивенцу.