Напиши мне о галчонке. Записи на железнодорожных билетах
Шрифт:
На этом атака не захлебнулась в лужах крови, и его подобрали подоспевшие санитары… …В эшелоне, увозящем раненных подальше на восток, у Егоршина открылась старая рана в боку, полученная еще под Перемышлем. Эта рана не будет давать ему покоя всю дорогу. Это от нее, он в бреду кричал всю дорогу: «– Наводка 90 градусов! Огонь по наступающему врагу!».
Долго стояли на станции Арысь, что: под Ташкентом. Запомнилось, хорошо. После этого, их повезли в горы, а ж за Алма-Ату, где содержали немецких кобылиц, молоком которых там и выхаживали тяжело раненных бойцов. При приеме в
«– Посмотрите на этого богатыря! – Сказал, улыбаясь, начальник госпиталя. – Этот боец обязательно выздоровеет! Попомните мои слова!»
Как в воду глядел. После госпиталя, Егоршин, некоторое время, готовил молодое пополнение под славным городом Тула. Снова открылась злополучная рана в правом боку. Оттуда он снова попадает в военный госпиталь…
«– Не выживешь ты, брат, Егоршин! – Сказал ему доктор, выписывая с госпиталя. – Ищи себе для жизни местность, которая бы не очень пострадала от войны. Чтоб молоко обязательно было с коровы, и хорошая баба! Только это тебя и сможет спасти! »
«– Да где ж я такую местность найду? Я – сирота. Мою деревню немцы сожгли. Нету для меня такого места! » – Взмолился, Егоршин.
Доктор пожал плечами, переводя взгляд на сидевшего на выписке полковника. Тот, до этого времени, молчал.
«– Знаю я такое место! – Обозвался полковник. – Вижу, Егоршин, парень ты мировой! Едем со мной, – не пожалеешь…».
Так Егоршин попадает в послевоенный Конотоп. Это было время массового переселения неприкаянных россиян в Украину. Полковник отвел Егоршина в райисполком. Там как раз заправляла всеми делами боевая, властная женщина. Полковник переговорил с нею с глазу на глаз, а потом позвал в ее кабинет Егоршина.
«– Вот, – этого парня, я рекомендую, – говорит этой женщине полковник: – Это старший сержант, гвардеец, танкист. Он хочет здесь жить и работать. Можно подыскать ему такое место, которое не сильно пострадало от войны?.. »
«– Такие люди мне сейчас позарез нужны, – ответила женщина. – Отправлю я его, сейчас же, руководить целым колхозом…»
«– Не могу я руководить, – сказал Егоршин. – Я, – сильно контуженный. Мне сейчас руководителем быть никак нельзя. У меня чуть что, я перенервничаю, открываются раны. До войны, я окончил землеустроительный техникум. Поставьте меня, если можно, простым землеустроителем…».
“ – Ладно, – сказал председатель Райисполкома. – Очень жаль. Обычно, все хотят пребывать на командирских должностях”.
Так Егоршин устроился землеустроителем на три присеймовских села. Женился. Стало поправляться здоровье. Стал кандидатом в члены кпсс…
В 48-м году в управление колхоза приходит строгая директива. Председатель колхоза Лебедь срочно собирает весь партийный актив села.
«– Надо, – говорит, – срочно собрать урожай! Пришла директива…».
«– Нельзя этого делать! – Озабоченно, воспротивился Егоршин: – Зерно еще молочной спелости! Оно лежать долго не будет. Покоробит его солнце…».
После этих слов, в конторе, наступила гробовая тишина.
«– А мы его еще в партию собрались принимать? – Слова парторга Сірика прозвучали, как приговор тройки: – Не видержав ти іспитательного сроку, Егоршин. Твої слова йдуть врозріз з генеральною лінією комуністіческої партії! ».
«– Да, шо там з ним цацкаться? Гнать його треба в шию! – Сказал Лебідь. – Шоб ноги его тут більше не було! Щоб на 50 метров до контори не підходив! ».
«– Ложи, Егоршин, на стіл свою карточку кандидата. – Сказал ему, парторг Сірик. – Не нужний ти такий, нашій коммунистической партії! И катись-ка ти, чоловіче, до чортової матері. Або: на всі чотири сторони! »
После этих слов, ему ничего не оставалось делать, как достать из кармана гимнастерки свою карточку кандидата, и уйти, потупив глаза, из конторы…
«– Поставили меня дежурить на мосту», – продолжает Егоршин.
В самом начале октября месяца, их заставили вкопать перед мостом шлагбаум, чтоб по мосту не ездили грузовые машины. Мост рассчитан был только на три тонны. В тот же день он почему-то оказался дежурным на мосту. Хотя очередь была не его.
«– Стою, – говорит, поэтически вздохнув, Егоршин. – Тихо. Осенние звезды светят ярко…». – По его словам, проехала подвода запряженная коровой. В., с дочкою повезли домой лепеху, которой всю зиму будут кормить ее же, корову.
…И тут… от села… светят фары; подъезжает, с фанерной кабиной, ЗиС. В кабине сидит шофер, и заведующий Кролевецкой заготконторой. Едучи с Конотопа, они якобы завернули к своему другу, председателю, посидели там до полуночи, а потом, – чтоб не возвращаться назад в Конотоп 42 километра, – решили ехать напрямик, через деревянный мост. А, чтоб не сбились с пути истинного, – по версии Егоршина, – показывать дорогу им до моста, Лебедь послал какого-то своего верного холуя (Луговца), который присутствовал на посиделках. Того посадили в кузов, где уже находилось человек пять каких-то, проверенных, бойцов…
«– Можно проехать через мост?» – Спросил у Егоршина, заготовитель.
«– Да вы мне мост завалите, – отвечал ему Егоршин. – В вашей машине пять тонн веса, а мост рассчитан всего на три!».
«– Да ты я вижу, парень совсем не сговорчивый! – Повысил свой голос заготовитель. – А, ну-ка, ребятки, поймайте мне этого молодца! – Сказал он, заглядывая в кузов своей машины».
С кузова на землю, тут же, посыпались его люди. Егоршин, перепугавшись, стремглав бросился в кусты, в надежде берегом добраться до села…
«– Куда там! – Говорит Егоршин. – Это люди были военные, быстро раскусили мой маневр…».
Растянувшись длинной цепочкой на лугу, они быстро приперли его к реке, и, «взяв в плен», привели к своему начальнику». Тот стоял на мосту, переваливаясь с носков на пятки. Отечное лицо, наглые глаза. Усики, по тогдашней моде. Работая до этого лагерным вертухаем, привык к тому, что ему все подчинялись беспрекословно.
«– Тек-с, – начал распоряжаться судьбой Егоршина заготовитель, – свяжите-ка ему, братцы, руки, и киньте его в воду! ».