Наполеон Бонапарт
Шрифт:
Раз решившись, он старался осуществить задуманный план с присущим ему артистизмом. Ему важно было прежде всего завоевать полное доверие короля, и наследника престола, и Годоя, и королевы — и всех обмануть. Он взял на себя роль ни в чем не заинтересованного старшего (не годами, а положением) монарха, заботящегося о чести и достоинстве своих собратьев по престолу. Когда он получил от Фердинанда, считавшего себя уже королем, письмо, в котором тот просил Наполеона признать его таковым и сообщал о своем намерении начать процесс против Годоя, Наполеон тотчас же ответил ему тонко и уклончиво. Процесса против Годоя не следует затевать. «Ваше королевское высочество не имеет никаких иных прав, кроме исходящих от матери. Если процесс ее опозорит, Ваше высочество тем самым уничтожит свои собственные права» [954] . Жозеф де Местр заметил, когда ему стало известно это письмо: «Не думаю, чтобы Людовик XIV мог написать лучше… Место, относящееся к королеве, написано… когтями сатаны» [955] .
954
Corr., t. 17, N 13750,
955
Цит. по: А. Сорель. Европа и французская революция, т. VII, стр. 218.
Тщательно продуманная и мастерски исполненная игра близилась к завершению. Ему удалось заманить в западню и короля, и королеву, и Фердинанда, и Годоя; все они в разное время, но по своей доброй воле приехали в Байонну [956] . Император ранее их прибыл туда; он согласился взвалить на свои плечи тяжкую миссию — рассудить семейные распри дружественной династии. Он оставался доброжелательным судьей, чуждым личных пристрастий, всех внимательно выслушивал, никого не торопил. Ни на секунду он не обнаружил ни малейшего признака личной заинтересованности. Только одна фраза в письме к Талейрану раскрывала его намерения: «Испанская трагедия, если не ошибаюсь, вступила в свой пятый акт. Близится развязка» [957] . Она наступила 10 мая в полном соответствии с законами сценического действия, когда король Карл IV и Фердинанд отказались от своих прав на престол в пользу французского императора. Наполеон довел роль до конца. Он раздумывал, может быть даже колебался. Прошло еще около месяца, прежде чем с соблюдением всех процедурных формальностей 6 июня 1808 года Жозеф Бонапарт был провозглашен королем Испании.
956
В то же самое время, когда Наполеон писал дружественные письма Фердинанду, он поручал Савари заманить его в Байонну, а Бессьера предупреждал, что если он откажется ехать, то его надо немедленно арестовать (Согг., t. 17, № 13749, 13751, 13756).
957
Corr., t. 17, N 13778, 25 avril 1808, p. 39; E. Ducere. Napoleon a Bayonne, d'apres les contemporains et des documents inedits. Bayonne, 1897; P. Conard. La constitution de Bayonne, 1808. Paris, 1910; A. Fugier. Napoleon et I'Espagne…, v. 2. Paris, 1930.
Вероятно, в смысле мастерства режиссуры и тонкости исполненной им роли байоннская комедия или трагедия (она была и тем и другим) была высшим достижением Бонапарта. Он провел всю потрясающую операцию похищения трона сразу у двоих — и у отца и у сына — действительно виртуозно, не снимая перчаток. Ни одного выстрела, ни одного резкого жеста, ни одного жестокого слова — и Испания была завоевана.
Он мог торжествовать победу. Четыре столицы, четыре знаменитых города мира — Флоренция, Рим, Лисабон, Мадрид — признали первенство и власть французской императорской короны. Он гордился тем, что это было достигнуто в течение нескольких месяцев без кровопролития, без грохота пушек, без жертв. Одного мановения руки оказалось достаточным, чтобы три старинных государства Европы склонились перед трехцветным французским знаменем.
Все самые дерзкие, почти невероятные мечты превращались в действительность. Все желания исполнялись. Но если бы Наполеон мог, как Рафаэль Бальзака, взглянуть на таинственный талисман — шагреневую кожу, сжимавшуюся по мере исполнения желаний, он ужаснулся бы, увидев, как мал оставшийся в его руках лоскуток, как приблизились сроки крушения.
***
Апологеты Наполеона в прошлом и ныне охотно именуют режим, установившийся во Франции в 1805–1809 годах, «империей славы». Однако это распространенное выражение не более чем одна из форм наполеоновских легенд. Если бы нужно было дать какое-то краткое определение характера этой власти, то следовало бы, вероятно, сказать, что то была деспотическая военно-буржуазная диктатура генерала Бонапарта. Новое, что отчетливо обозначилось в 1806–1808 годах, — это было бесспорное усиление деспотизма. Человек, давно забытый Бонапартом, но сыгравший когда-то решающую роль в его судьбе, — его бывший начальник (1795 года) в топографическом бюро Дульсе де Понтекулан, легкий, как будто бездумный, Понтекулан был одним из первых, кто точно определил происшедшие перемены: «Настало царство деспота» [958] .
958
De Pontecoulant. Souvenirs, t. Ill, p. 108.
В императоре Наполеоне было уже нелегко узнать не только генерала итальянской армии 1796 года, но и первого консула после брюмера [959] . Со времени торжественной церемонии коронации 2 декабря 1804 года, ослепившей своей помпезностью Наполеона, он продолжал жить в странном самоослеплении, мешавшем ему, человеку сильного и трезвого ума, видеть и оценивать многие явления в их истинном значении. Ему представлялось (и это легко прослеживается по его письмам, по его разговорам), что он продолжал подниматься все выше и выше по ступеням славы и могущества, что он достиг уже таких вершин, какие не достигались никем из великих людей прошлого, что его звезда ведет от удачи к удаче и что для него нет ничего невозможного.
959
Понтекулан после восемнадцати месяцев отсутствия, увидев Наполеона, давшего ему аудиенцию, был потрясен происшедшей в нем переменой.
***
Ibid., p. 108–109.
Такие настроения у него складывались не сразу, а постепенно; они особенно усилились после ошеломляющих побед 1805–1806 годов, после разгрома Австрии и Пруссии, после Тильзита и союза с русским императором.
Когда, завершив триумфальную поездку по Германии, император возвратился в Париж, все соприкасавшиеся с ним лица заметили, не могли не заметить происшедшую перемену. Францией правил повелитель, ничем не ограниченный монарх. Его политика имела определенное содержание: она защищала интересы буржуазии и крестьян-собственников. Но и те, чьи интересы защищал Бонапарт, были полностью отстранены от политического руководства и фактически лишены политических прав. Права, ничем не ограниченные, имел лишь один человек — император Наполеон.
Во внешнем положении Наполеона Бонапарта с 1804 года произошло немало изменений. Он становился, по крайней мере по видимости, год от году все более могущественным. 2 декабря 1804 года он короновался как император французов. В следующем году в Милане он возложил на себя железную корону итальянских королей. Позже он стал протектором Рейнского союза. Император французов, король Италии, протектор Рейнского союза — никогда еще в Европе не объединялись в руках одного властителя столько титулов и столь широкая власть, простирающаяся над бескрайней территорией. Но действительная власть его была еще больше. И Королевство обеих Сицилий было его вассальной вотчиной, так как во главе неаполитанской монархии стоял его брат Жозеф. Голландское королевство было под властью младшего брата Луи; Вестфальское королевство возглавлял король Жером Бонапарт. Баварский король, Саксонский-король, Вюртембергский король, великий герцог Баденский, великий герцог Варшавский были полностью зависимы от могущественного французского императора. То были его сателлиты. Пруссия была оккупирована. Австрия побеждена. Вся Западная и Центральная Европа подчинялась воле Наполеона.
Эта возросшая мощь в Европе сопровождалась усилением личной власти в империи. Оппозиция, причинявшая ему столько забот в первые годы консульства и империи, полностью смолкла. Были усилены гонения на прессу; немногие газеты, оставленные в стране, подверглись новым преследованиям; их перестали читать [960] . Театры были отданы под контроль Фуше. Министр полиции в роли ревнителя искусств! Можно ли было низвести великое искусство Франции до столь позорного состояния? В переписке Наполеона сохранились его письма по поводу некоторых постановок на парижской сцене, адресованных — кому? — Фуше! [961] Больше всего на свете Наполеон всегда боялся быть смешным — etre ridicule. Он не чувствовал, что переписка главы государства с начальником полицейского сыска о пьесах, идущих на парижских сценах, показывает его не только мелочным деспотом, она делает его смешным.
960
См. E. В. Тарле. Печать во Франции при Наполеоне I. — Соч., т. IV, М„1958.
961
Corr., t. 15, № 12396—12397, 12517, 12612 (последнее письмо особенно примечательно: в нем он осуждает восторженную речь президента Академии наук о Мирабо: «Что имеет общего Академия наук с политикой? Не более чем грамматические правила и военное искусство»), р. 251.
В биографии Наполеона как главы французского государства было время колебаний — начало консульства, когда он не мог окончательно решить, куда идти: пользоваться ли всеми преимуществами, которые давала поддержка народа, или поворачивать круто вправо, идти по пути монархии? Даже когда в 1804 году Наполеон провозгласил себя императором французов, он счел благоразумным называться императором Республики. Он не решился тогда стереть с фронтонов правительственных зданий великие лозунги, рожденные французской революцией, — «Свобода, Равенство, Братство». Он понимал их силу и понимал, что верность революционным традициям, хотя бы даже урезанным, даст ему больше преимуществ в борьбе с феодальными консерваторами Европы. Но время шло, и реакционное начало, заложенное с 18 брюмера в его политике, закономерно усиливалось. Бывший якобинец, республиканец, написавший «Ужин в Бокере» — произведение передовой политической мысли конца XVIII века, отворачивался от своего прошлого. Он все больше становился монархом и незаметно для самого себя подчинялся навязываемой ему извне новой морали. Раньше, чем Наполеон был побежден на поле битвы, он потерпел поражение, быть может не осознанное им и не замеченное современниками, во вневоенной сфере. Наполеона внутренне подтачивала незримая, неосязаемая, неодолимая сила старого мира, против которой он так успешно сражался в молодости. Сам того не замечая, он становился пленником обычаев, духовных норм, морали, даже внешнего облика старого общества.
Сын революции, прославленный полководец, «маленький капрал», любимый солдатами, он незаметно для себя терял все то, что составляло его неповторимую силу, и превращался в обычного, будничного, даже банального монарха. В своем дворце в Тюильри, в Мальмезоне, в Сен-Клу он хотел затмить роскошью и богатством самые знаменитые дворцы старых династий Европы. Он тратил миллионы франков на великолепие, на бьющую в глаза пышность убранства. И что же? Он превращался лишь в заурядного копииста Людовика XIV, Людовика XV. Какая жалкая роль для победителя сражений при Арколь-ском мосту, при Лоди!