Наполеон и Мария-Луиза

Бретон Ги

— Дитя мое, — сказал он мадам дю Кайла, — не огорчайте меня отказом, прошу вас. Вы,

похоже, все еще колеблетесь, и я вижу, что просто обязан теперь заставить вас исполнить мою волю. Вы знаете, что до сей поры я ничего не приказывал вам, но нынче я самым нежнейшим образом отдаю вам приказ: принять в дар замок Сент-Уэн…

Мадам дю Кайла, казалось, только этого и ждала. Она пала на колени перед королем и залилась слезами.

— Увы! Увы мне! — причитала она. — Я не могу ослушаться моего короля…

Восхищенный король вручил ей в знак благодарности 10 миллионов из своей личной шкатулки.

Славный, добрый человек!

На празднике 2 мая 1823 года, великолепно удавшемся благодаря искусству Изабе и собравшем весь цвет парижского общества того времени, состоялось торжественное открытие замка Сент-Уэн . Король не появился на торжествах, но присутствовал в виде изображения: под крики, впрочем, мелодичные — хористов Оперы был снят покров с портрета короля кисти Жерара…

Праздник был великолепен! Увы! Последовавшие за ним дни принесли и некоторые заботы, которые стали причиной огорчений для новоиспеченной владелицы замка. Во-первых, Беранже опубликовал песенку, в которой фаворитку называл Октавией:

Октавия! Средь праздничных пиров,

Где роскошь, где вино искрящееся льется,

Ты правишь колесницей, что несется, влекомая шестеркой скакунов,

Октавия, скажи: явила ль хоть на миг

Тебе любовь свой настоящий лик?

Здесь бог любви тебя не потревожит.

Здесь тот любим, кто страстно любит сам.

Он не позволит мертвецу на ложе

К благоухающим притронуться устам…

После подобной аллюзии, весьма нелестной для старика короля, поэт советовал Октавии избрать себе другого, более мужественного партнера:

О милая! Взгляни прекрасными очами,

Из юных выбери, так на любовь лихих,

Любовника, увитого цветами,

Неутомимого, как ты, в трудах своих…

Другие авторы не ограничивались намеками. Один из них издал книгу, озаглавленную «Маленькие советы даме, желающей получить в подарок замок», которая в либеральных кругах пользовалась огромным успехом:

«Возьмите старика богатого и распутного, чьи желания намного превосходят его возможности. Польстите его порокам, будьте готовы предстать перед ним в самых неожиданных позах и удовлетворить его просьбы, хотя они и будут весьма и весьма далеко выходить за рамки правил благопристойности, в коих вас воспитывали ваша почтенная матушка, и господин ваш отец, и ваш исповедник. Когда вы будете совершенно уверены в том, что старик сей весь покрыт гнойниками и ноги его наполовину сгнили, позвольте ему ласкать себя и уступите его старческим фантазиям, всем его распутным выдумкам, всем грязным капризам сего трясущегося от старческой немощи ловеласа. Согласитесь быть превращенной в табакерку, в солонку, в перечницу или же в поддон, что ставят под вертел для собирания сока от жаркого. Изображайте любовь, страсть, экстаз в те минуты, когда целуете его беззубый рот. Короче, не отказывайтесь ни от одного бесчестящего вас поступка, перешагните черту, за которой начинаются разврат, подлость, угодливая покорность и продажность, — и вы получите ваш прекрасный замок…»

А это было уж вовсе не любезно…

Мадам дю Кайла, несколько раздраженная этим памфлетом и желая показать либералам силу своего могущества, решила поразить их воображение неожиданным и изумительным политическим актом — примирением Людовика XVIII с графом д'Артуа.

Фаворитка самолично разработала все детали их встречи:

«I. Монсеньор войдет в кабинет короля.

2. Ни слова о прошлом.

3. Король попросит у Монсеньора понюшку табаку, которую тот предложит королю, раскрыв свою табакерку.

4. Разговор пойдет о погоде.

5. Король протянет руку Монсеньору, которую тот почтительно пожмет».

Все произошло именно так, как наметила Зоэ, и помирившиеся братья смогли 2 декабря 1823 года вместе наблюдать с балкона Тюильри за триумфальным возвращением герцога Ангулемского, чьи армии восстановили на троне Фердинанда VII.

В эти дни мадам дю Кайла находилась в зените своей славы. Двор и весь Париж относились к ней как к королеве Франции. Это проявилось с особой очевидностью в конце года, когда фаворитка чуть было не погибла в уличном происшествии. Следуя моде, введенной графом д'Орсэ в ту исключительно холодную зиму, Зоэ всюду ездила только в санях. Как-то вечером арабские лошади, мчавшиеся с бешеной скоростью, на перекрестке улиц Дюфо и Сент-Оноре перевернули сани и мадам дю Кайла была выброшена на лед мостовой. Подняли ее в весьма плачевном состоянии. Наутро в газетах говорилось о происшедшем событии в таких выражениях, что можно было подумать, будто речь идет о самом короле…

Однако менее «безропотные» умы воспользовались этим случаем, чтобы сказать его героине всю правду. И на следующее же утро весь Париж облетела песенка, автор которой советовал мадам дю Кайла быть поосторожнее. Однако эти советы вызвали у мадам дю Кайла лишь улыбку; уверенная в своей безнаказанности, она ощущала и свою полную недосягаемость для всех и вся. В апреле 1824 года фаворитка, точно желая удивить врагов, позабавилась тем, что сделала своим любовником г-на Перопне, молодого министра юстиции, который ей давно нравился…

Но это было всего лишь мимолетное увлечение. В тот момент Зоэ была слишком озабочена здоровьем короля, чтобы полностью отдаться пустячной прихоти.

Несчастный Людовик XVIII. Он и вправду очень быстро шел к своему концу.

«Когда короля выносили в его кресле, — пишет некий мемуарист, — то тело его сгибалось в дугу и голова почти касалась колен».

Согласимся — это было удручающее зрелище.

11 сентября король в последний раз в жизни показался на людях. Он был в полной прострации, и лишь временами у него прояснялось в голове. Сказав герцогине Ангулемской какую-то грубость, он спохватился лишь через несколько мгновений, вышел из своего ставшего уже привычным оцепенения и произнес самую лучшую остроту в своей жизни:

— Прошу у вас прощения, племянница. Когда умираешь, не думаешь хорошенько о том, что творишь…

16 сентября Людовик XVIII причастился святых даров, как ему настоятельно посоветовала мадам дю Кайла, и вскоре после этого отошел в лучший мир.

На следующий день после кончины короля придворные медики произвели вскрытие. Маршал Маруон замечает, что врачи в своем заключении указали: «органы любви» у короля несколько атрофированы…

Мадам дю Кайла поплакала так, как она умела это делать; потом утешилась, увлекшись разведением овец.