Наполеон. Попытка № 2
Шрифт:
«За машиной, на которой мы ехали, следовал грузовик с нашим багажом и нашими денщиками. Грузовик этот отстал, якобы из-за поломки, а потом попросту повернул назад, в Кенигсберг. В железнодорожных мастерских города русские начисто обобрали наших солдат и растащили весь наш багаж. После моего энергичного протеста в дело вмешался сам маршал Василевский, пытаясь вернуть нам вещи. Этого ему сделать не удалось… Моего верного денщика Ханса Яблонку русские офицеры обрабатывали в течение нескольких часов, принуждая к признанию, что он сам взял эти вещи, но Ханс не поддался никаким угрозам».
…Полагаю, зверства, подобные описанным, – обратная сторона рабства. Бесправный царский рекрут в смысле несвободы ничем не отличался от бесправного сталинского раба. По всем законам психологии, если человека все время давить и превращать в ничтожество, в затравленного зверя без чувства собственного достоинства, при первой же возможности это вылезет из него самым страшным образом. И вся злоба и ненависть, забитые в него ГУЛАГом или шпицрутенами, выльются на тех, кто не может себя защитить. Власть рабов и подонков страшна.
Узнав о взятии Парижа, Наполеон воскликнул: «Великолепный шахматный ход!» После чего на четверть часа задумался и изложил приближенным план освобождения столицы. План, как и все наполеоновские придумки, был хорош, но его маршалы настолько были потрясены взятием Парижа, так не хотели больше воевать, настолько не верили в конечную победу, что не поддержали его. Еще перед началом этой кампании, не видя былого огня в их глазах, Наполеон упрекал своих маршалов: «Я зря сделал вас богачами! Теперь вы не хотите воевать, а только гулять по Парижу!» В ответ на что один из маршалов грустно заметил: «Да, сир, хотим. Я в своей жизни слишком мало гулял по Парижу…»
Двадцать лет сплошных войн, походов, бивуаков, смертей. Они хотели покоя. После того как месяцем ранее Наполеон отругал отяжелевшего 60-летнего маршала Ожеро за какое-то промедление в бою, не позволившее Бонапарту развить успех, Ожеро вздохнул: «Он не понимает, что не все люди – Наполеоны».
И вот теперь, кажется, предел наступил. Наполеон оглядел своих понурых героев, которых он звал освобождать Париж, а они не хотели, помолчал минуту, после чего заявил, что в таком случае он отрекается от престола.
Император тут же написал документ об отречении, макнул перо в чернильницу, занес его над бумагой, но, прежде чем подписать, на мгновение задержался и посмотрел на маршалов:
– А может быть, мы пойдем на них? Мы ведь их разобьем!
Маршалы молчали, отводя глаза. Наполеон подписал бумагу. После чего сказал обрадованным маршалам: «Вы хотели покоя, вы получите его. Но видит бог, мы не были поколением, созданным для покоя. Мир, которого вы желаете, скосит на ваших пуховых постелях скорее и больше людей из нашей среды, чем скосила бы война».
Меж тем союзники сделали то, чего так боялась Франция, – посадили на трон Бурбонов. И это было больше, чем преступление, это была ошибка. На которую бывший император, а ныне гражданин Бонапарт сразу же указал Коленкуру: «Я думаю о Франции. Бурбоны явятся, и бог знает, что последует. Бурбоны – это внешний мир, но внутренняя война. Посмотрите, что они через год сделают со страной».
Он был прав. Через год Франция уже стонала от Бурбонов, однако не будем забегать вперед.
Получив от Наполеона отречение, союзники так обрадовались, что пообещали Наполеону в управление остров Эльба в Средиземном море, а Марии-Луизе – личное владение в Италии. Они были счастливы, потому что понимали: не подпиши Наполеон этот документ, вся бодяга могла затянуться, поскольку армия, в отличие от маршалов, горой стояла за Наполеона. И вся нация стояла за Наполеона.
Один из молодых наполеоновских офицеров, вспоминая 1814 год, говорил о том, как он, в числе других французов, стоял в строю, а к ним обращался Наполеон, призывая защищать родину до последней капли крови: «Никогда! Никогда не изгладится из моей памяти конец его речи, когда, привстав на стременах и протянув к нам руку, он бросил нам слова: „Поклянитесь мне в этом!“ И мне, и всем моим товарищам показалось в эту минуту, что он силой исторг из глубины нашего сердца крик: „Клянемся! Да здравствует император!“ Сколько мощи было в этом человеке! У нас слезы выступили на глазах, и наши сердца исполнились непоколебимой решимости».
Они шли умирать и были готовы умирать. А в провинции уже начиналась то, чего так и не случилось в России, – настоящая партизанская война против оккупантов. Французские крестьяне брали вилы, поднимались и начинали день ото дня все чаще нападать на отряды союзников. Поэтому союзники и были в таком восторге от благородного жеста Наполеона. Они боялись, что нация может подняться, как поднялась двадцать лет назад, во время революции для борьбы с интервентами… Они опасались, что Наполеон может отнять Париж. А тут вдруг все так чудесно разрешилось!
Император Александр на радостях повел себя как-то странно. Он танцевал с любимой женщиной Наполеона – Жозефиной. Он кормил на пруду любимого лебедя Наполеона… Он разыскал придворного художника Наполеона и заказал ему свой портрет. Он приобрел себе сувениры из личного кабинета Наполеона. Сам будучи ничтожеством, Александр хотел хотя бы через вещи прикоснуться к великому.
Зато русский царь изо всех сил корчил из себя европейца, например, один и без охраны разъезжал по Парижу в коляске, гулял мимо парижских кафе, где парижане обсуждали новости, и так по-свойски, по-простому беседовал с прохожими. Тем более что все кругом говорили на его родном языке (русским Саша, как настоящий российский дворянин, владел хуже французского).
Но не только Александру нравился вольный воздух Франции. Посмотрев, как живут люди в Европе, 40 тысяч (!) русских солдат дезертировали из армии и остались жить во Франции, нанялись батраками, женились (мужиков-то во Франции не хватало). Сорок тысяч! Целая армия!.. Когда потом русский царь попросил выдать беглецов, французское правительство ответило ему, что сделать это невозможно: по непонятной причине все русские наотрез отказались возвращаться в рабство. Вот ведь какие скоты непатриотичные!..