Напоминание
Шрифт:
Ты смотрел вниз, казалось, очень долго, я пыталась кричать, но язык не повиновался, да и ты меня не услышал, ты отпустил перила и сделал шаг вперед... А потом я проснулась. Я ничего не могла сделать, но потом вспомнила дату, которая высвечивалась у тебя на будильнике.
Дата и время приснились мне вместе с твоим будильником, твоим номером и тобой самим. Зная когда и где это произойдет, я дождалась того дня и утром два дня назад зашла к Виктору и рассказала ему все. Ну не совсем все, но это не важно. Я знаю не только то, что произойдет во сне, но и то, что будет на яву, я знаю не все,
Сергей слушал с нарастающим интересом.
Слушал и верил. Слова любимой женщины не вызывали теперь никаких сомнений, а она говорила и говорила, и он слушал и не понимал как он мог заподозрить ее в том, в чем заподозрил. Голос Марины стих.
Молчали оба. Потом он распрямился в кресле и притянул к себе полуобнаженную Марину. Она замерзла и была теперь холодной, будто отдала ему все свое тепло, кожа ее покрылась мурашками. Еще бы, подумал он, в комнате не жарко, и это ему в рубашке, свитере и под пледом, а она в чем мать родила. Он встал, посадил ее на свое место и укутал пледом.
– Прости меня, Мариночка. Я виноват.
Она не ответила, и Сергей пошел к бару и заказал горячий кофе. Одну чашку он взял себе, вторую отнес Марине.
Спустя два часа он выходил из ее номера. В дверях он остановился и, посмотрев на Марину, потупился.
– Маришка, я хотел спросить еще одну вещь.
– Спрашивай.
– Я хотел просить тебя.
– Ну что такое?
– улыбнулась она.
Он подошел к ней, обнял ее и сказал:
– Расскажи мне про мою смерть.
Она передернулась и отстранилась.
– Марина...
– Нет, - еще никогда он не слышал чтобы ее голос звучал так резко.
– Но почему?
– Ты не знаешь, что это такое. Ты счастлив в своем неведении. Слава богу, что ты не знаешь как, где, когда и от чего умрешь ты сам и близкие тебе люди. Слава богу, что человеку не дано этого знать. Ты не можешь представить себе, что это такое, знать и ничего не мочь изменить.
– Но я же жив только благодаря тебе.
– Нет. Я тоже так думала и, когда подумала об этом, решила, что мой дар или моя беда - благо, но это не так. Теперь я знаю, теперь... И зная я ничего не могу изменить ни для тебя, ни для Виктора, ни для себя. Я ни для кого ничего не могу сделать. Это страшно. Это мучит меня в сотни раз больше, чем сами сны. И от этого нельзя, никуда нельзя деться ни на минуту, ни на секунду, ни на миг.
– Поделись со мной этим.
– Зачем? Мне от этого легче не станет, а тебе... Для тебя это будет лишняя нестерпимая боль.
– Расскажи мне все про меня, хотя бы про меня. Это моя жизнь, моя смерть и я имею право знать.
– Ну хорошо. Ты будешь жить долго и счастливо и умрешь в роскоши богатстве и любви. Ты умрешь любимым, уважаемым и знаменитым, но к тому времени жизнь наскучит тебе. Твои похороны будут национальным праздником и все будут плакать по тебе от младенца, до старика. Ты останешься в памяти людей на века.
–
Она промолчала. Сергей поднял на нее глаза, а она свои опустила, стараясь не встретиться с ним взглядом.
– Ты меня обманываешь.
Она не ответила.
– Ты меня обманываешь, - тупо повторил он.
– Да, - тихо согласилась она.
– Почему?
– Потому, что я тебя люблю.
– Ты меня обманываешь, - снова повторил он.
– Иди, Сережа, тебя Виктор ждет.
Извелся, ведь тебя уже три часа нет. Иди.
Сергей попытался поцеловать ее, но она увернулась. Тогда он развернулся и вышел. Когда дверь за ним наконец захлопнулась, Марина дала волю слезам, давно подступавшим, пощипывавшим глаза и давящим горло.
Сергей спустился вниз, в ресторан. Виктора уже не было, за их столиком сидел какой-то мужик лет шестидесяти. Сергей чертыхнулся и пошел по заученной наизусть траектории. В поисках друга он зашел к Кате, к самому Виктору, к одному их общему знакомому и наконец пришел к себе в номер.
Виктор развалился в его любимом кресле и спал. Рядом с ним стоял стакан и тарелка из-под огурцов. В тарелке, в натекшем с огурцов рассоле плавали два окурка, третий, уже потухший, торчал у Виктора в зубах. Сергей грубо толкнул его, потеребил за плечо. Виктор разомкнул слипшиеся веки, приоткрыл сонные глаза.
– Что?
– Курение в постели опасно для вашего здоровья, оно может привести к возгоранию. О пожаре звоните ноль один.
– Так я же не в постели, - пробормотал Виктор и выплюнул давно затухшего бычка.
– И не курю, - добавил он уже своим обычным жизнерадостным тоном.
– Ну да, я вижу.
Виктор приподнялся, потянулся, поинтересовался:
– И как прошло разоблачение?
– Никак.
– А что она?
– Она такой же человек, как и мы, только еще несчастнее.
– А что ты тогда там столько времени делал?
– Не скромный вопрос.
– Да ладно строить из себя неизвестно что. Мы тут все свои, к тому же живые люди. Отпялил ее, так и скажи.
– Ничего я ее не от...
– разозлился Сергей.
– И вообще...
– Да ладно, угомонись. Шутю я так.
– Глупо и грубо.
– По другому не умею.
– Пошляк и циник, да еще и врешь.
– А то, - лицо Виктора растянулось в широченной улыбке сытого кота. Ну ладно, может расскажешь, что вы там делали, о чем говорили и что ты узнал?
– Может и расскажу...
И он рассказал все, ну почти все. Во всяком случае все, о чем здесь было рассказано. Виктор слушал, кивал, мрачнел.
– Ну вот и все, - закончил Сергей.
– только одно меня угнетает - она меня обманула.
Виктор фыркнул.
– А что?
– Да ничего. Ты меня извини, Серега, но ты идиот. Ну чего ты так таращишься? Твоя Марина умница. Она умна и мужественна. Она держит в себе ядерный заряд, говоря образно, и не дает ему взорваться и уничтожить всех вокруг. Она оберегает тебя от знания, которое невозможно пережить, а ты, чудак с четырнадцатой буквы алфавита, обижаешься как ребенок, которому не рассказали, что мама и папа будут делать после ужина. Ну на кой тебе знать, что будет?