Напрасные совершенства и другие виньетки
Шрифт:
Как выкрутиться, не знаю. Разве что сделав еще один вербальный виток – выдав свою хохму за интертекстуальную задачку, решение которой для постсоветского читателя может представить определенную трудность. В порядке подсказки напомню, что предметом элитного – кэмпового – потребления иногда становятся пошлейшие тексты предыдущих эпох. (Кажется, заодно наклевывается и перекличка с просроченной говядиной.)
Как-то раз президент поехал в Сочи, чтобы задать показательную – перед телекамерами – выволочку вороватым прорабам олимпийской стройки. Уличив очередного босса
– Обещаете?
– Постараемся, Владимир Владимирович.
– Постараетесь или сделаете?
– Будем делать все возможное, Владимир Владимирович.
– Будем делать, будем делать!.. Что же у вас получается? Движение – всё, цель – ничто?! Это троцкизм!!
Троцкизм?.. В смысле: ревизионизм?.. Нет, не брошу спасательного интертекстуального круга молодежи, не прошедшей боевого крещения основами марксизма-ленинизма и потому неспособной оценить столь причудливую игру означающих. И прямо перейду к ответу на вопрос, возникающий у более искушенного наблюдателя: чту же – хотя бы приблизительно, чту – думал, говоря это, человек, от которого столько зависит в нашей многострадальной стране? Боюсь, что ничего он такого особенного не думал, то есть думал что-нибудь свое обычное, типа: “Ща я вам всем покажу!”. А говорил вообще не он: им, как и всеми нами, говорил язык, худо-бедно усвоенный в нежном возрасте.
Словесный аспект здесь принципиально важен. Простым опусканием подчиненных властитель ограничиться не пожелал. Ему надо было поднять свой начальственный разнос на философский уровень. Тут-то и пригодились подзабытые, неуместные, но источающие ауру научной непререкаемости “основы”. Причем в некоторой свободе риторического маневра ему, пожалуй, не откажешь: для чужих он выбирает низкий слог (лезть гриппозным носом, мочить в сортире и т. п.), для своих – высокий, интеллектуальный, с – измами.
Тут недавно в связи с участием в одном полумеждународном мероприятии мне причитались деньги. Причитались, но как-то все не выдавались. По ходу этого дела я общался – то лично, то по электронной почте, то по телефону – с соответствующими должностными лицами. Среди них помимо далекой и недосягаемой спонсорши выделялись две релевантные фигуры – координатор и бухгалтер, тоже дамы.
Nomina sunt odiosa, [57] поэтому их опустим.
57
Nomina sunt odiosa – лат., букв. “имена ненавистны”, “не будем называть имен”.
Координатор держалась вальяжно, с претензией на светскость, но и с самого начала ничего толком не координировала, а в дальнейшем на почту практически не отвечала и постепенно из кругооборота вообще выпала. Бухгалтер же изображала деловитость, писала и звонила, но от выплаты уклонялась, объясняя, что как бухгалтер она ничего не решает, выполняет волю вышестоящих инстанций и только следит за правильным оформлением бумаг.
Впрочем, однажды, в ответ на очередное напоминание, она немного расчувствовалась, сбросила маску бухгалтерской невозмутимости и с некоторым надрывом, ощущавшимся даже в электронном письме, спросила, не ожидаю ли я, что она заплатит мне из своих?! Я, разумеется, заверил ее, что о таком и не помышляю, а лишь пытаюсь уточнить, когда же поступят
Дело тянулось, тянулось, а потом вдруг взяло и разрешилось ко всеобщему удовлетворению. Бухгалтер самолично приехала ко мне, чтобы вручить деньги. Разговорившись по этому приятному поводу с ней о том о сем, я задал ей какой-то посторонний финансовый вопрос – дескать, что она скажет как бухгалтер? И тут она, тоже, видимо, приведенная мирным исходом конфликта в расслабленное состояние, призналась:
– А я не бухгалтер.
– Как это не бухгалтер? Вы же все время пишете: “Я как бухгалтер…”
– Да нет, я не бухгалтер. Я племянница… (прозвучало, в родительном падеже, имя-отчество главной спонсорши). Я ей говорю: “Я же не бухгалтер”. А она говорит: “Чего там? Берись! Заодно прокатишься в…” (прозвучал, в винительном падеже, неотразимый европейский топоним).
На этом наши контакты закончились. А разгадку лингвистического парадокса – бухгалтер или не бухгалтер? – дала Лада. Она сказала:
– Ты просто не расслышал запятую. Там была запятая.
– Какая запятая?
– Та, которая перед как в значении “в качестве” не ставится, а в значении “подобно” – ставится.
Поставленная вовремя запятая действительно ставит все на свои места. Ее, наверное, следует отнести и к координаторше, хотя степень ее родства со спонсоршей остается пока не выясненной.
Начать и кончить
Занявшись тем, что я назвал инфинитивной поэзией, и написав несколько статей по ее теории и истории (оказалось, что она вовсе не начинается с блоковского “Грешить бесстыдно, непробудно…”, а уходит на пару с лишним веков вглубь нашей литературной традиции и как минимум вдвое глубже в европейской), я вскоре с удивлением осознал, что наибольшее удовольствие получаю не столько от научного ее осмысления, сколько от коллекционирования – обнаружения каждого очередного ее образца, будь то русско – или иноязычного. И понял, что естественным плодом моих занятий были бы не научные статьи, а антология, пусть основательно аннотированная, но именно антология – академический продукт, наиболее близкий к коллекции.
Где публиковать такую антологию, не представлялось мне биномом Ньютона. Ясно, что в новой, зеленой, серии Библиотеки поэта, редакционная коллегия которой состояла почти сплошь из знакомых коллег.
Поэтому, оказавшись летом в Москве (думаю, что речь идет о 2003 годе), я немедленно поделился этой идеей с Андреем Зориным, которому ранее уже рассказывал о своем открытии. Зорин вроде бы поддержал идею, но выразил опасение, что ее не одобрит М. Л. Гаспаров, от которого, конечно, зависит многое.
– С Гаспаровым я поговорю, но вы-то не возражаете? (Тогда мы были еще на “вы”.)
– Нет.
Заручившись согласием Зорина, я приготовился говорить с Гаспаровым. На его поддержку я мог рассчитывать потому, что он был первым, кому я за несколько лет до этого радостно (звонком из Санта-Моники в Москву) доложил о возможности распространить близкую ему концепцию семантических ореолов с ритмики на поэтический синтаксис и встретил полное понимание. Действительно, услышав о проекте антологии и его одобрении Зориным, Гаспаров отнесся к нему положительно. Но он усомнился в его практической реализуемости.