Направить в гестапо
Шрифт:
— Ну… — Фрау Дрейер наморщила лоб, стараясь вспомнить. — Говорили о моем племяннике Дитрихе. Знаете, он учится на богослова. Видимо, герр Билерт почему-то счел, что он мог говорить плохие вещи о фюрере. Просил меня сказать, что говорил Дитрих, и я ответила, что не припоминаю, чтобы он что-то говорил. Тут герр Билерт, сильно рассердился и закричал на меня; я не могла понять, чем вызвала его неудовольствие, а другой человек укоризненно покачивал мне головой, и я пришла в такое замешательство, что не знаю, что бы сделала, если б телефон герра Билерта не зазвонил. Они оба выбежали с пистолетами, и я сидела в одиночестве, пока не пришел другой человек и не увел меня.
— Увел сюда? — спросил Легионер.
— Нет, — ответила фрау Дрейер. — Меня заперли в какой-то маленькой комнате, а потом пришли за мной и снова отвели к герру Билерту. Тут они записали все, что я говорила, и дали мне на подпись. — Она улыбнулась. — Когда я расписалась, снова подобрели. Дали мне кофе с кексом и сказали, что нужно обо мне позаботиться.
Мы безмолвно смотрели на нее. Просто не верилось, что на свете может существовать такая наивность.
— Интересно, скоро ли приедет за мной машина?
Она обратила свою жалобу к Старику, тот невнятно пробормотал что-то ободряющее и поглядел на нас. Мы зашаркали ногами и опустили взгляды.
— Когда у вас будет свободное время, — любезно сказала фрау Дрейер, — вы должны заглянуть ко мне в гости. Дайте знать заранее, я постараюсь испечь для вас ореховый торт. Мои ореховые торты нравятся всем мальчикам.
Мы промямлили слова благодарности, она улыбнулась нам, закивала головой на хрупкой шее, и тут, к нашему несказанному облегчению, веки ее опустились, и она погрузилась от усталости в сон, негромко, мерно похрапывая.
Порта закончил укладывать свои крапленые карты. Предложил поиграть, и мы согласились при условии, что воспользуемся колодой Барселоны.
Два часа спустя мы все еще играли — так увлеченно, что было почти невыносимо покидать стол даже на то время, чтобы сходить в туалет. Фрау Дрейер продолжала спать.
Игру нарушил нетерпеливый стук в дверь. Барселона пошел открыть, перед ним предстали двое людей в форме СД с автоматами.
— Хайль Гитлер! — сурово приветствовали они его. — У вас Эмилия Дрейер?
При звуке своего имени старушка проснулась. И заспанная, заковыляла к ним.
— Это машина за мной?
— Да, фрау. За вами. Собирайте вещи и пошли. Отвезем вас в Фульсбюттель.
— Фульсбюттель? — Она заколебалась. — Но я не хочу в Фульсбюттель. Я хочу домой.
Один из конвоиров засмеялся.
— А разве мы все не хотим?
— Но герр Билерт сказал…
— Герр Билерт сказал, что пришлет за вами машину, вот она подана. И в ней мы поедем на приятную прогулку в Фульсбюттель. Так что будьте умницей и пошевеливайтесь. Не хочу, чтобы пришлось применять силу к женщине, годящейся мне в бабушки.
И тут фрау Дрейер впервые начала смутно догадываться об истинном положении вещей. Дрожа, повернулась к Старику и протянула руки.
— Герр фельдфебель…
— Да хранит вас Бог, — сказал Старик, очень тихо и словно бы стыдясь себя. — Поезжайте с ними, фрау Дрейер. Вы ничего не можете поделать. Никто из нас ничего не может поделать.
— Да, конечно, — неуверенно произнесла она.
Старушка беспомощно постояла с минуту, ее морщинистое, старческое лицо дрожало. Мы подали ей пальто и сумочку, и она молча пошла за конвоирами. На одной туфле у нее развязался шнурок, толстые вязаные чулки сморщились на лодыжках. Массивная дверь лязгнула за ней. Мы услышали лязг и других дверей — арестованных выводили из камер. Их вели во двор и вталкивали в большие зеленые фургоны, которые повезут всех в Фульсбюттель.
В одном из них сидела старушка, даже теперь неспособная понять, какое преступление совершила.
В караульном помещении все молчали и прятали друг от друга глаза. Мы стыдились себя и своих мундиров.
Вскоре Малыш вышел в коридор. По-прежнему молча. Мы равнодушно вернулись к картам, но не успели их раздать, как Малыш вернулся.
— Крюге дал дуба в камере! — взволнованно выпалил он. — Повесился на подтяжках!
Напряжение спало. Мы толпой пошли по коридору, чтобы посмотреть. Крюге покачивался под потолком, словно уродливая тряпичная кукла. Лицо его посинело, раздулось, выкаченные глаза безжизненно смотрели на нас. Шея казалась невероятно длинной. Под ним на полу валялось его кепи.
— Это лучшее, что он мог сделать, — сказал Барселона.
Мы бесстрастно смотрели на покачивающийся труп.
— Нечего жалеть эту крысу, — заявил Малыш.
Не думаю, что кто-то жалел. Даже Штеге не пытался сказать что-то в его защиту.
— Придется внести это в рапорт, — сказал Старик. — Иначе неприятностей не оберешься.
Все пошли обратно в караульное помещение. Старик сел за свой стол и взял ручку, а мы с большим удовольствием вернулись к прерванной игре в карты.
— Жаль, что у него не хватило благопристойности подождать, пока он не окажется в Фульсбюттеле, — сказал Порта, быстро тасуя колоду под нашими пристальными взглядами. — Что поделаешь, некоторые люди бестактны от природы.
Оба они были прохиндейными дельцами, рожденными для того, чтобы постоянно попадать в неприятности и всякий раз из них выпутываться, уважающими вероломство и хитрость другого, даже когда старались надуть друг друга. Крали все что попадалось под руку и продавали все что можно — от женщин до стреляных гильз.
Водитель эсэсовец покачал на ладони сигарету, — задумчиво глядя на нее. Потом поднес к ноздрям и недоверчиво понюхал.
— По-моему, ты грязный обманщик, — заявил наконец он. — Разорви ее, чтобы я увидел собственными глазами.
— Сомневаешься в моих словах? — надменно спросил Порта. — Раз я говорю, что в каждой сигарете есть опиум, значит, есть в каждой.
И с презрением плюнул на эсэсовский флажок, развевавшийся на большом сером «мерседесе». Водитель немедленно отплатил той же монетой, харкнув в сторону памятника солдатам, сложившим головы в Первую мировую войну.
Закончив этот обмен формальностями, они вернулись к делу.
— У меня есть неплохая партия автопокрышек, — предложил эсэсовец. — Как раз по твоей части — только вот их сейчас ищут.