Нарисованные воспоминания
Шрифт:
В горле образовывается ком, и я едва могу проглотить его, когда чувствую, как на глазах выступают слезы стыда. Дрю пересекает кухню, берет стакан с подставки и со стуком опускает его на стойку. Я подпрыгиваю от звука.
— Я, — подчеркивает Дрю, — никогда не уеду из города, не попрощавшись с самым близким мне человеком. — Он спешно проходит мимо меня, слегка толкая плечом. — Твой горячий шоколад на стойке. Я пойду помогать твоей маме.
Слезы текут по моим щекам, и я снова подпрыгиваю от звука хлопающей двери. Как будто мне нужно было дать ему еще одну
Я стою на месте, смотря на двери. Кажется, чем дольше Дрю находится здесь, тем более раздраженным становится. Или, может быть, я являюсь побочным действием его плохого отношения. Так или иначе, я чувствую себя ужасно, что обвиняла его. Я подхожу к стойке, чтобы наполнить кружку, и чувствую себя еще хуже, когда вижу на тарелке свежую булочку и кекс, а рядом с ними в маленьком контейнере сливочный сыр. Если бы я только увидела их прежде, чем выйти на террасу, то не стала бы болтать своим длинным языком. Я хмурюсь и оставляю все на месте. Потому что не заслуживаю их утешения. Я направляюсь в ванну, чтобы принять душ, а урчащий желудок оставляю в качестве напоминания о своем отстойном поступке.
Тело немного расслабляется после того, как я испытываю его самой горячей водой, которую только могу вытерпеть. Я пытаюсь выкинуть Дрю из головы и размышляю, какая же помощь нужна моей маме от него. Насколько я помню, всю трудную работу по дому они оставляют домработнице. Как бы там ни было, я надеюсь, что отец еще не проснулся. Я не готова с ним разговаривать и не знаю, что мне еще сделать, чтобы улучшить наши с ним отношения. Кажется, что это гиблое дело. У нас были нормальные отношения отца и дочери во время взросления, за исключением ситуаций, когда ему не удавалось ставить семью на первый план, но это было лишь из-за его работы. После аварии все полетело к чертям. Постепенно он стал отдаляться от нас с мамой и начал выпивать. Он не мог справиться с тем, что случилось, или с тем, что я сделала, и вместо того, чтобы искать помощи, его лучшим другом стал алкоголь.
Я взбираюсь по винтовой лестнице на второй этаж дома моих родителей; рука скользит по перилам из вишневого дерева, пока я поднимаюсь. Солнечный свет ловит кристаллики на люстре, создавая радугу цветов, которая отражается на стенах и деревянных полах. Похоже, ничего не меняется с момента моего ухода. С одной стороны мама хочет, чтобы все выглядело по-другому, это как способ жить дальше, но с другой стороны дом отражает уют в своей узнаваемости.
Когда я поднимаюсь на вершину лестницы, то зову маму и Дрю.
— Мы здесь, — слышу я в ответ голос мамы.
Она стоит справа в конце коридора перед открытой дверью, свет падает по пол, на котором вокруг нее разбросаны сумки и коробки. Я бреду к ней и заглядываю в открытую комнату. Это большая кладовка с выходом на чердак. Дрю стоит на стремянке в центре комнаты.
— Что ты делаешь? — спрашиваю я.
— Использую лучшее, применяя силу мышц, пока она здесь. Я избавляюсь от вещей, упаковываю то, чем не пользуюсь, чтобы потом отдать или сделать еще что-то.
Дрю слезает со стремянки и подходит к другой коробке, я замечаю, что он одет в совсем другую одежду. Футболка
— Лили, — окликает мама, вырывая меня из иллюзий. — Раз ты здесь, можешь пойти в спальню брата и посмотреть, что стоит сохранить, а что отдать на благотворительность?
Я смотрю на нее так, будто у нее только что выросла третья голова.
— Эмм… мне так не кажется. Я ни за что не смогу этого сделать.
— Ты должна, Лили. Ты была ему ближе всех и лучше знаешь, что мы должна оставить, а от чего избавиться.
— Но, мама! — хнычу я. — Я не могу. Я не заходила туда с момента его смерти. Как ты можешь заставлять меня это делать?
Она успокаивающе проводит рукой по моей спине:
— Милая, я знаю, что это тяжело. Поверь мне. Я знаю. Но мне стало легче, когда я заставила себя зайти туда… это принесло облегчение. Для нас пришло время двигаться вперед, отложить то, что произошло, и вспомнить все хорошее, что мы получили за то короткое время, проведенное с ним.
Конечно, я понимаю. Я все это понимаю… в теории. Но как она может вывалить все это на меня так неожиданно? Это требует времени, я не могу просто наклониться и начать копаться в его вещах. Все в его комнате драгоценно. У каждой вещи есть определенный смысл, особенный для него в некотором роде. Как она может ожидать от меня, что я так просто отпущу это?
— Не знаю, мам. Я просто не знаю, смогу ли сделать это. Ты ведь знаешь, как тяжело я все переживаю.
— Может, мне самой это сделать? Несмотря на вероятность, что я выкину то, что ты хотела бы сохранить? Я сомневаюсь. Ты будешь сожалеть об этом, если не сейчас, то в один прекрасный день. Тебе нужно это, Лили, — говорит она твердым, но добрым тоном. Затем смотрит на Дрю, который спускается со стремянки и встает рядом с ней. — Может, тебе поможет Дрю? — предлагает она и поворачивается за ответом к нему.
Дрю кладет руку на шею и морщится. На щеках появляются глубокие ямочки, когда он качает головой.
— Сомневаюсь, что это хорошая идея, миссис Морган. Думаю, Лили недостаточно мне доверяет, чтобы я помог ей с настолько личными вещами.
Он смотрит на меня, и черты его лица ожесточаются, а глаза кажутся такими грустными, когда он отворачивается и тянется к другой коробке. Мама выгибает на меня бровь, как будто спрашивая, в чем дело. Я качаю головой, как бы отбрасывая мысль того, что между нами происходит что-то не то, но решаю, что Дрю злится, потому что думает, что я не доверяю ему. Я не уверена, из-за чего он делает такой вывод, но знаю, что мне нужно поговорить с ним сегодня и выяснить, что же его беспокоит.