Нарисованные воспоминания
Шрифт:
— Думаю, то, что пытается сделать твой отец, пойдет на пользу вам обоим.
Я раскладываю стручковую фасоль по тарелке.
— А как же ты? Тебе это пойдет на пользу?
Она на мгновение задумывается.
— Я думаю, это пойдет на пользу всем, кто есть в его жизни. Понимаю, мы больше не вместе, но все еще общаемся. Мне по-прежнему небезразлично, что с ним происходит. Это никогда не изменится, независимо от того, с кем я буду.
— Как ты думаешь, он сможет измениться? Сможет ли когда-нибудь увидеть во мне что-то большее, чем человека, убившего Джесси? — спрашиваю
— Да, я так думаю. Если бы это было не так, я не думаю, что он смог бы рассказать все, что произнес вчера за ужином. Ты говорила, что он плакал. Я, наверное, могу пересчитать по пальцам одной руки, сколько раз видела, как твой отец плакал. Он очень хорошо умеет скрывать свои эмоции.
— Что ж, думаю, с этого момента мне остается только судить о его поступках.
Стук в дверь прерывает наш разговор, и мама удивленно приподнимает бровь.
— Интересно, кто бы это мог быть?
— Эрл? — ухмыляюсь я. Не видела его с тех пор, как мы встретились на подъездной дорожке прошлой ночью. Интересно, что он думает обо всем этом?
— Нет. Он никогда не приходит без предварительного звонка. И, раз уж ты здесь, я не хотела тебя расстраивать.
— Мама, это твой дом и твоя жизнь. Я была просто потрясена, когда увидела его. Ты меня даже не предупредила ни о чем подобном.
— Прости. Я не была готова говорить об этом, если честно. В конце концов я бы тебе все рассказала. — Она поднимается со стула и направляется к двери.
Да, в конце концов, я никогда никому не делала одолжений. Я слышу, как открывается дверь, затем приглушенные голоса, но никого не узнаю. Мгновение спустя мама возвращается в комнату. Она смотрится в зеркало, поправляет волосы и разглаживает складки на рубашке. Это, наверное, Эрл; иначе зачем бы ей поправлять одежду или прическу в такое время ночи?
— Это твой отец. Он хочет поговорить с тобой, если, конечно, ты не против? — спрашивает она. — Если хочешь, чтобы он ушел, я попрошу его об этом.
Ого. Три вечера подряд! Рада его обществу, раз так! Конечно, мир, должно быть, уже взрывается от этой новости.
— Нет, конечно, впусти его, — говорю я спокойным и нейтральным тоном. Когда она поворачивается и уходит прочь, я усмехаюсь. Если моя мама думает, что кого-то обманывает, то только себя. Она так и не может забыть моего отца, хотя отношения с Эрлом вроде кажутся серьезными. Она просто хочет, чтобы все так думали. Я не знаю, что с этим делать.
Папа проходит через гостиную и останавливается в дверях столовой. Его руки засунуты в карманы джинсов, что выглядит странно, поскольку он редко их надевает. В большинстве случаев, когда он одевается попроще, костюм заменяют брюки цвета хаки. Он все еще нервничает в моем присутствии и переминается с ноги на ногу. Я не уверена, сколько времени требуется, чтобы это прошло.
— Привет, присаживайся. Ты уже ужинал? Мама, как обычно, приготовила слишком много.
— Не шутишь? Я могу прийти завтра?
— Я не возражаю, если ты останешься ненадолго, мы никогда не съедим всю эту еду вдвоем. Оставайся, — предлагаю я, указывая на пустой стул
Он подходит к столу и говорит:
— Хорошо, но только если твоя мама не против.
Мама поворачивается и идет на кухню.
— Конечно, только возьму еще одну тарелку.
— Извини, что пришел так поздно. Я мог бы подождать до завтра, но не знал, во сколько ты уходишь, а мне нужно было тебе кое-что сказать. — Он берет с тарелки булочку, разламывает ее и отправляет половину в рот.
— О, ладно, что? — спрашиваю я.
Папа наблюдает, как мама возвращается в комнату с тарелкой и столовыми приборами. Он смотрит, как она наполняет его тарелку всем, что есть на столе, и ставит ее перед ним.
— Спасибо, Сара, — улыбается он. — На самом деле, это касается вас обоих. После нашего вчерашнего разговора, Лилли, я пошел домой и хорошенько все обдумал. Понял, что благодаря своим многочисленным партнерам и клиентам я знаю многих людей, которые знакомы с другими людьми. Поэтому сделал несколько телефонных звонков. Есть реабилитационный центр, который поможет мне преодолеть зависимость. Это очень приватное учреждение, где не так много пациентов, но оно одно из лучших в США.
Мы с мамой обе замираем. Он серьезен как никогда. Конечно, я надеялась на это, когда мы разговаривали вчера, но какая-то часть меня не могла поверить, что он действительно доведет начатое до конца.
— А как же фирма? — спрашиваю я.
Папа вздыхает.
— Сегодня утром я собрал совещание с партнерами и изложил им факты. Удивительно, чего можно добиться, когда рассказываешь людям о своих проблемах. Они готовы сделать все возможное, чтобы помочь мне. — Он качает головой. Его взгляд кажется уставшим. Под глазами залегает тень, не оставляя сомнений в том, что он плохо спит. — Я и понятия не имел, что у меня все написано на лбу. Думал, что у меня хорошо получается держать все в секрете.
Мама подается вперед:
— Ну, и что они сказали?
— Все они знали, что что-то происходит, но никто не хотел вступать со мной в конфронтацию. Я рассказал им, с кем контактировал, и они отправляют меня в реабилитационный центр «Сидар Вудс» в штате Юта. Минимальный срок пребывания в нем — тридцать дней. Я пробуду там столько, сколько они порекомендуют. До тех пор все мои дела будут вести партнеры. Я по-прежнему буду навещать тебя раз в неделю или около того.
— Папа, ты не можешь получать помощь и при этом рассчитывать полноценно работать, даже если это будет раз в неделю. — Я бросаю на него сердитый взгляд.
— Нет, никакой работы. Я буду узнавать только новости. И по-прежнему владею большинством акций фирмы, поэтому они не могут принимать никаких важных решений без меня. Мне нужно оставаться на связи, где бы я ни был. Сара, будь добра, присмотри за Ральфом и забирай мою почту. Я оставлю тебе свою чековую книжку, чтобы оплатить все, что понадобится.
— Я думала, ты ненавидишь этого проклятого пса? — говорит мама со слезами на глазах.
— Да, только никому не говори. Он был рядом со мной, когда мне больше некому было пожаловаться. Возможно, это нас сблизило. Немного. Позаботишься о нем вместо меня?