Наркоза не будет!
Шрифт:
Зато она вспомнила, что змейка-то приснилась. Она снова достала ее из кармана. Да, это она. Только без рубина. Странно, но это открытие нисколько не удивило Кошу. Она снова призадумалась о своих последних открытиях. Они скорее пугали ее, чем радовали или удивляли.
— Роняя? — Сказала Коша, уплетая яичницу. — Она мне приснилась во сне.
— Кто?
— Змейка.
— Да?!
— Что «да»! — она швырнула вилку. — Вдруг я свихнулась? То подземный ход, то змейка — не круто?
— Ну и что? Что тут такого? А кто не свихнулся? В этом городе все свихнулись. — Роня
Некоторое время в кафе раздавался только мерный стук вилок и жужжание мух.
(Рита)
Рита очнулась от того, что Пикассо поставил перед ней пиво.
— Ты чего? — поежился художник, пряча взгляд под мохнатыми ресницами.
— Что ты имеешь в виду? — спросила Рита, открывая бутылку.
— Ну… — Пикассо замялся и отхлебнул из бутылки. — Ты как-то нехорошо на меня посмотрела. Как врач в дурке. Ха-ха…
Рита оживилась:
— А ты был в дурке? Да!? Ну-как! Расскажи-ка!
— Да… — Пикассо снова хлопнул ресницами. — Ничего интересного.
— Ну! Ничего! Я-то не была там никогда! Расскажи! Ну, я же прошу тебя! Пьет мое пиво и мне же не хочет рассказать! Что за люди?
Она сделала вид, что дико обиделась.
Пикассо виновато посмотрел на Риту и смущенно улыбнулся.
— Правда! Ничего интересного. Там мужик такой туповатый был. Ему что ни скажешь — он соглашается. Только все равно не верит. Это же видно. Он просто очень хорошо выучил во что можно верить, а во что нельзя и теперь ни во что не верит вообще. А потом привели какого-то профессора. Тот вообще дебил! Заставлял меня какие-то цифры писать. Встанет и молчит. А я должен угадать, что ему там мерещится. Мне кажется, он с психопатками там трахается.
— Да!? Что же тебя натолкнуло на такую мысль? — Рита изумленно подняла брови.
Пикассо вздохнул:
— У него были очень чувственные губы. И потом, я видел, как он смотрел на одну девку. Там была одна рыжеволосая. Мелкая такая с круглой попкой и сисечками с кулачки.
— А как ты мог видеть? Она что, в кабинет заходила? — усмехнулась Рита. Провоцируя Пикассо на дальнейшие откровения.
— Нет. Он из окна на нее смотрел. Это летом было. Они гуляли, в смысле, психи во дворе. Я решил заранее от армии закосить. Чтобы после института тоже не забрали. Но не подрасчитал малек. Мне шизу приклеили, а я хотел МДП.
— Как же ты так? — Рита закурила и протянула пачку Пикассо.
— Спасибо… — сказал тот и вытянул сигарету. — Они мне какие-то вопросы стали задавать. Типа, что общего у мела и ботинок. Или у лампочки с Луной. Я так и не знаю, на чем я засыпался. Но почувствовал, что на вопросах. Но они неправильно спрашивают. Во-первых, они не предупредили, по какому принципу надо обобщать. У предметов бывает очень много общего там, где и не ждешь. Вот например, как бы ты ответила? Нужно убрать лишний предмет. Лампочка, Луна, свеча. Вот, что бы ты оставила?
— Ну… — Рита помялась. — Скажи сначала, что ты оставил.
— Я оставил лампочку и Луну…
Рита хрюкнула, сдерживая смех:
— Почему?
— Потому, что я замаялся определять принцип, по которому их надо разделить и выбрал то, что было на поверхности…
Рита выжидательно посмотрела на Пикассо.
— Они с буквы «Л» начинаются!
— Э-э-э… А… Ты издевался?
— Ну вот и я так же сидел и думал. Можно, конечно, было так выбрать. Луна отраженным светом светится, а остальное горит. Или так. Луна — планета, а то — приборы. Или так. Луна — холодная, а те горячие. А можно наоборот. Лампочка и Луна — яркие, а свеча — нет. Или так: лампочка — электрическая, а Луна и свеча — нет. Короче, я запутался в этих вариантах и написал самое простое. Меня потом за это посадили в какую-то комнату без окон без дверей и держали. Пока я не стал на четвереньки и не залаял.
— Залаял?!
— Ну да… Я вообще один могу долго быть. Но тут и я не выдержал. Темнота полная. Тишина. Как будто во влагалище во время зачатия!
— А ты помнишь? — усмехнулась Рита.
— Ха… Я еще не то помню… Мне, правда, никто не верит, но мне посрать…
— Да… Интересно. — Рита приподняла брови. — Э… А про рыжую-то!
— А… — Пикассо махнул рукой. — Она во дворе ходила с тетками. Она совсем трахнутая была. И на всю голову и так…
— Как так?
Пикассо застеснялся.
— Ну… Там все санитары с ней трахались. Она говорила, что беременна от Дьявола. Я горшки из-под буйных выносил. Видел, как они все вмете в душе закрывались, а иногда прямо в кабинете главврача. Ночью, понятно. Зажигали эти самые свечи. И давай все хором там черти чем заниматься.
— Ты видел? Точно? — спросила Рита без тени издевки на лице.
— Ну, как видел… Я же не был там с ними. Слышал. А что еще с бабой ночью можно делать?
Рита усмехнулась:
— Логично… Слушай. А это не тот мужик, который у тебя нарисован?
— Где? — Пикассо нервно оглянулся. — А… Это… Да. Это он.
— А почему у него такие глаза?
Пикассо заржал похотливым смехом и чуть не уронил бутылку.
— Я знаю, что ты подумала!
Рита едва заметно напряглась.
Пикассо ухмыльнулся и пояснил, резко наклонившись к ней:
— У него глаза, как члены! Я сначала члены нарисовал. А потом исправил. Я у главврача книжку видел с рисунками сумасшедших. Некоторые рисовали глаза именно так. В виде черных звезд. Но знаешь — так лучше. Так больше похоже, чем с членами. Черт! Откуда у людей уверенность, что они знают? Откуда этот мудила знает, что я ненормальный? Только потому, что я из всех вариантов выбрал букву «Л»?
Рита вздохнула:
— А что ты думал, что я подумала?
— А… Ну что я шизофреник. Да!?
— Не без этого… — усмехнулась Рита. — А как тебя выпустили?
— Ну вот. Я залаял. Тогда они дверь открыли и отвели меня опять к этому членоглазому. Он на меня посмотрел и сказал, что я очень хитрый, но, поскольку свое уже отмучался, то могу катиться на все четыре с волчьим билетом. Все.
Рита сделала последний глоток пива и встала.
— Уходишь? — подозрительно сощурился Пикассо. — А хочешь, я тебя с натуры нарисую?