Народ Мухаммеда. Антология духовных сокровищ исламской цивилизации
Шрифт:
Кроме того, он написал своему двоюродному брату Омару ибн Абд аль-Азизу, правителю Медины, с приказом снести старую мечеть, в которой жил Последний пророк, и перестроить ее. В Медину с этой целью отправили деньги, а кроме того – мозаику, мрамор, а также восемьдесят христианских художников, призванных на создание внутреннего убранства.
Будучи халифом, Валид устроил так, чтобы каждый сирота мог пройти обряд обрезания, и назначил людей, ответственных за их воспитание. К калекам были приставлены помощники, а к слепым поводыри. Кроме того, что он сделал для мечети Посланника Господа в Медине, он установил также ежедневное содержание для каждого, кто занимался законами, и для каждого городского бедняка или немощного. Все теперь подчинялось распорядку и всецело контролировалось. Нищенствовать на улице было запрещено.
«Да будет Аллах милостив с Валидом! – сказал кто-то уже после смерти халифа. – Есть ли кто-нибудь, кто так же, как он, завоевал Индию и Испанию, построил мечеть в Дамаске и, бывало, приказывал мне делить между чтецами Корана в мечети Иерусалима тарелки, полные серебра?»
Первой услугой, которую Хаджжадж оказал Омейядам, был захват и убийство Ибн Зубайра, возглавившего переворот в Медине и провозгласившего себя халифом. Он выставил тело убитого Ибн Зубайра на посмешище толпе, несмотря даже на то, что его мать, дочь Абу Бакра Асма, женщина, которая приносила еду своему отцу и Последнему пророку, когда они прятались в пещере во время исхода мусульман в Медину, умоляла Хаджжаджа позволить ей захоронить тело сына.
Хаджжадж прибыл к Валиду и явился к нему прямо с дороги, в кольчуге, с луком и колчаном за плечами. У них был продолжительный разговор. И вот, пока они все еще говорили, в зал вошла рабыня, что-то прошептала на ухо халифу и, получив ответ, удалилась. Затем она появилась снова, опять что-то шепнула халифу и ушла.
Халиф спросил своего собеседника:
– Знаешь ли ты, кто это был?
– Не имею представления.
И Валид ответил:
– Это была моя жена, моя двоюродная сестра Умм аль-Банин и дочь Абд аль-Азиза. Он послал ее сказать мне следующее: «Что это за прием между арабом в военных доспехах и тобой в простом платье?» Я ответил, что этот араб ты, Хаджжадж. Она настолько испугалась, что вернулась сказать мне, что опасается оставлять меня наедине с убийцей.
Тогда Хаджжадж воскликнул:
– Не обращай внимания на глупость и болтовню женщин, владыка правоверных! Удел женщин – стоять с опахалом при нас, но не заниматься делами. Никогда не доверяй женщине секретов и не рассказывай ничего из того, что замыслил, никогда не позволяй женщине приниматься за то, что за пределами ее понимания, и думать о чем-то большем, чем ее платья. Опасайся советов женщин: они сделают из тебя труса, а их желания превратят тебя в бездельника. Пусть их просьбы касаются только их самих. Проводи с ними мало времени за беседой и еще меньше в постели, если твой разум еще не притуплен, а силы не истощены.
Закончив говорить, он встал и покинул халифа. Валид сразу же отправился в покои Умм аль-Банин и рассказал ей все. И она сказала ему:
– Владыка правоверных, я бы хотела, чтобы завтра он пришел и засвидетельствовал уважение ко мне.
Халиф ответил ей:
– Очень хорошо.
И на следующий день, когда Хаджжадж пришел на прием к владыке, тот велел ему:
– Абу Мухаммед, сходи к Умм аль-Банин.
Но Хаджжадж сказал:
– Владыка правоверных, позволь мне избежать этого визита.
Однако Хаджжадж настоял, и правитель Ирака оправился в покои жены халифа. Она заставила его долго ждать в передней и даже после того, как он вошел, не пригласила присесть.
Наконец она сказала:
– Значит, ты и есть Хаджжадж. Если бы Бог не знал, что ты Его самое подлое творение, Он бы никогда не сделал тебя ответственным за разрушение Храма Господа и убийство женщины с двоими грудными сыновьями, первенцами ислама. Долго жены владыки правоверных должны были снимать с себя свои украшения и продавать их на базаре, чтобы прокормить твое воинство. Без их помощи кто бы оценил твою стоимость выше стоимости чахлого ягненка?
Что же касается совета, что ты дал владыке правоверных, – воздерживаться от законных удовольствий со своими женами, если бы такая утрата была таким же благословением для них, как для твоей матери твоя смерть, он мог бы и прислушаться. Но разлучать жен с таким человеком, как он… Он никогда не прислушается к такому совету! Да благословит Аллах поэта, сказавшего о тебе такие слова, когда ты избежал смерти от копья Газала:
Свиреп как лев со мной, но на войне пуглив как страус.Рабы! Скорее проводите вон его!Когда же Хаджжадж вернулся, Валид спросил его:
– Как все прошло, Абу Мухаммед?
И тот ответил:
– Она все говорила до тех пор, пока я не понял, что лучше бы мне быть сейчас под землей. Клянусь Аллахом!
Валид смеялся над Хаджжаджем и даже притопывал от смеха. И затем воскликнул:
– Что ж, Абу Мухаммед, это дочь своего отца Абд аль-Азиза!
Хаджжадж умер в Ираке после двадцатилетнего правления в возрасте пятидесяти четырех лет. Его недуг был вызван тем, что он ел слишком много съедобной почвы, которую называли «толченой землей». Сто двадцать тысяч человек было казнено по его приказу. «Суровое правление приносит мало вреда, – любил он говорить, – слабое правление вредит гораздо больше».
Рассказывают, что однажды, когда он ехал с процессией на пятничную молитву, он услышал стоны и плач. Тогда он поинтересовался, что это было, ему ответили, что это стонут его узники.
И Хаджжадж повернулся в сторону звуков и прокричал:
– Оставайтесь гнить здесь! И замолчите.
Он умер на той же неделе, и это была его последняя поездка. После смерти он оставил лишь Коран, принадлежавшее ему оружие и несколько сотен дирхемов.
Некий поэт из Мекки стал любовником жены Валида, познакомившись с ней, когда та совершала паломничество.
О, что за время наступило, старый добрый хадж!Что за святыня – старый добрый Дом Господень!Девушки славные подталкивают нас,Когда целуем Черный камень мы.Он последовал за ней в Дамаск.
Равда! Твоим любовникам покоя нет.Их разрываются сердца, нет больше сил у них томиться в ожиданье.– Мы разделены дворцовыми стенами, – она сказала.– Выход я найду, – ответил я.– Но все ж нас видит Бог, – несмело возразила она.– Бог милостив, – ответил я.– Нет больше у меня сомнений, – сказала она.– Тогда готова будь, когда пробьют часы, незаметно прийти сюда,Стремительно, как ночью выпавшая роса.