Народная история России. Том II. Устои советскои? диктатуры
Шрифт:
Среди деревенского и беднейшего городского населения на почве недоедания стала развиваться цинга и другие заболевания. Даже относительно благополучная Калужская губерния, как и сама Калуга, по сообщению комиссара по продовольствию, переживали невыносимый продовольственный кризис. Толпы голодных людей осаждали уездные и волостные Советы с требованием хлеба. [624]
После месяцев пищевого истощения голод не прекращался даже после принятия пищи. При виде улиц у людей порой создавалось впечатление, что всё тихо и прилично. Но кажущаяся безопасность была иллюзорна. Очевидцы признавали, что вокруг было тихо только потому, что население слишком изголодалось, чтобы бунтовать, и воры слишком отощали, чтобы заниматься своим ремеслом. [625]
624
Вечерняя
625
Станкевич В. Б. Воспоминания, 1914–1919, Издательство И. П. Ладыжникова, Берлин, 1920, стр. 340
Вспоминая октябрь 1918 года, поэт П. Г. Антокольский писал, что все были одинаково бедны и голодны, как волки зимою. [626] Другой современник отметил, что люди сжились с голодом, как хромой с хромотой. По словам наблюдателя, „люди были погружены в голод, как рыба в воду, как птицы в воздух.“ [627]
Богослов В. Ф. Марцинковский вспоминал, как ему приходилось брать в качестве завтрака маленькую коробочку с конопляным семенем, оставшимся от его канарейки, которая погибла от холода в квартире. [628]
626
Антокольский П. Г. Собрание сочинений в 4 томах. Том 4, Художественная литература, Москва, 1973, стр. 41
627
Шкловский Виктор, Собрание сочинений. Том 1: Революция / сост., вступ. статья И. Калинина, Новое литературное обозрение, Москва, 2018, стр. 299-300
628
Марцинковский В. Ф. Записки верующего. Из истории религиозного движения в Советской России (1917–1923), Книга по требованию, 2016, стр. 108
Всё больше людей попадало в больницы на почве истощения. Однако даже лечение в больнице не гарантировало восстановления. Больные как и прежде могли умереть с голоду. Порции были слишком малы для взрослого человека. В знаменитой Обуховской больнице Петрограда в январе 1919 года меню составляло полтарелки супа с манной крупой, немного кашицы и морковное или картофельное пюре. [629]
Один журналист, наблюдавший недопустимые порядки Обуховской больницы, обнаружил в своей заметке, что хуже всего было то, что сиделки пользовались добавочными порциями больных и всё это происходило на глазах у самих же больных: „Больные это видят и возмущаются. Сиделки грубы с больными, больные голодны, как волки. Какой ужас! Там нервы расшатаются более, в этом аду.“ [630]
629
Петроградская правда. 31 января 1919, № 23. стр. 2
630
Петроградская правда. 31 января 1919, № 23. стр. 2
Отощавшие больные, имевшие свою личную одежду, были вынуждены переодеваться в неё и выходить из больницы. Они подкармливались в близлежащей столовой или покупали картофель на собственные деньги и варили его вечером на плите. Больные бедняки промышляли продажей папирос втридорога. Они сменяли больничную пижаму, доставали махорку или папиросы за пределами больницы, возвращались обратно и перепродавали их другим больным. Журналист с возмущением отметил: „Что это, рынок какой-то? Вот позорная больница; сложилось уже поверье среди народа: кто в Обуховскую больницу попал, тому из неё живому не выйти.“ [631]
631
Петроградская правда. 31 января 1919, № 23. стр. 2
По мере усиления голода и отсутствия финансовых средств ряд курсов и учебных заведений страны оказался вынужден платить лекторам натурой: продуктами, одеждой или обувью. Так, по прочтении одной лекции в Петровско-Разумовской Сельскохозяйственной Академии, публицист В. Ф. Марцинковский получил разрешение подобрать на огородах Академии оставшиеся овощи. Он копал землю, отыскивая морковь, репу, отброшенную капусту и набрал так около пуда съестного. [632]
У большинства других граждан подобных альтернатив не было. Мемуаристка Лидия Иванова вспоминала, как к их соседям, живущим напротив их квартиры, приехала родственница, старушка-скелет. Иванова не знала, из какой губернии та приехала, и предполагала, что из той, где уже был настоящий голод. По словам очевидицы, старушка
632
Марцинковский В. Ф. Записки верующего. Из истории религиозного движения в Советской России (1917–1923), Книга по требованию, 2016, стр. 109
633
Иванова Лидия, Воспоминания. Книга об отце / Подготовка текста и комментарий Джона Мальмстада, Atheneum, Париж, 1990, стр. 77
По мере детериорации продовольственного снабжения жителям крупных городов приходилось писать друзьям и знакомым на периферии. Они просили их выслать им посылки с продуктами. Некоторых поддерживали и без просьб, по собственной инициативе. Посылкам „гостинцев“ в виде пшенной крупы или других фабрикатов искренне радовались. [634]
Даже в таких относительно благополучных городах, как Симбирск цены на продовольствие стремительно ползли вверх. Помогать друзьям и родственникам в нуждающихся регионах становилось всё тяжелее. [635]
634
Иванова Лидия, Воспоминания. Книга об отце / Подготовка текста и комментарий Джона Мальмстада, Atheneum, Париж, 1990, стр. 77
635
Жиркевич А. В. Потревоженные тени… Симбирский дневник, Этерна-принт, Москва, 2007, стр. 351-352
Тем не менее от безысходности люди продолжали посылать письма с просьбами о помощи. Одно из подобных обращений сохранилось до наших дней. Это было письмо С. Пересветовой от 17 ноября 1919 года в Орёл к художнице А. Ф. Софроновой. Подруга Софроновой за пару дней потеряла все уроки в связи с эвакуацией учреждений и осталась без средств к существованию. Она чрезвычайно страдала от различных болезней и нарывов и ходила хлопотать по различным инстанциям о минимальном пропитании. [636]
636
Софронова А. Ф. Записки независимой. Дневники, письма, воспоминания, Русский авангард, Москва, 2001, стр. 100
Пересветова обращалась к художнице с просьбой спасти её жизнь, поддержать угасающий огонёк: „Многого я не прошу, понимая, в какое время мы живём. Мне нужно продержаться лишь неделю, одну лишь неделю, всего семь дней до того момента, как мне заплатят за выполненную работу. Меня может спасти самая маленькая толика съестного. Две, только две небольших картофелины, четверть самого маленького качана капусты, одна морковка и одна луковица. С их помощью я смогу продержаться неделю, как это уже однажды было. Во имя нашей прежней сердечной дружбы, Нина, не дайте мне погибнуть голодной смертью, не откажите в помощи!“ [637]
637
Софронова А. Ф. Записки независимой. Дневники, письма, воспоминания, Русский авангард, Москва, 2001, стр. 101
Голодающие были вынуждены просить о помощи у хронически недоедающих. Впоследствии, пытаясь оправдать губительную экономическую политику РКП(б), Ленин признал, что те жертвы, которые вынесли за это время рабочий класс и крестьянство, были, можно сказать, сверхъестественными. Апологет продразвёрстки и продотрядов разоблачил свой собственный строй: „Никогда такого недоедания, такого голода, как в течение первых лет своей диктатуры, рабочий класс не испытывал.“ [638]
638
Ленин В. И. Полное собрание сочинений, Том 43, Издательство политической литературы, Москва, 1970, стр. 150
Негативные последствия советского продовольственного экспериментирования прослеживались повсюду. Однако и в лагере Белых продовольственный вопрос вызывал бурную критику. Неспособность Белого командования наладить снабжение вели к выступлениям, восстаниям и бунтам.
В добавление к этому все враждующие стороны гражданского конфликта и иностранной военной интервенции прибегали к методам изощрённого саботажа и диверсии. С продвижением фронта вражеские продорганы уничтожалось противником. Такое систематическое разрушение продовольственной инфраструктуры практиковалось со всех сторон: с Красной, с Белой, с повстанческой и со стороны интервентов. Оно вело к обострению голода на всех сторонам фронта и в глубоком тылу.