Нарушенное обещание
Шрифт:
Мой член пульсирует в моих руках, мои ноющие яйца предупреждают меня о том, что я близко, и возникает желание поглаживать сильнее и быстрее. Я мог бы кончить за считанные секунды и испытать некоторое облегчение. Но по какой-то причине я замедляюсь, наслаждаясь ощущением прикосновения кожи к коже, представляя все способы, которыми я мог бы овладеть своей женой, все то, что я мог бы заставить ее сделать, если бы только она сдалась.
Я мог бы подчинить ее своей воле, думаю я, постанывая, когда моя ладонь проводит по гладкой головке моего члена. Я мог бы заставить ее признать, что она хочет меня. Заставить ее быть моей женой во всех отношениях. На мгновение я позволяю фантазии завладеть мной, даже зная, что я этого не сделаю. Это слишком отвлекает, когда мне нужно предотвратить войну, руководить организацией и поставить Братву на колени. Желание оставаться эмоционально непривязанным, не единственная причина, по которой я избегал спать с одной и той же женщиной более одного раза. Это также для того, чтобы удержать себя от потери направления, от того, чтобы быть настолько погруженным в удовольствие, чтобы забыть, чего стоит сохранить все, что я заработал для себя. И до сих пор никогда не было женщины, которая могла бы угрожать этому.
Стоя в роскошном душе, сжимая бедра в кулак, пока я снова довожу себя до оргазма, становится ясно, что все изменилось. Я потерял счет тому, сколько раз я доставлял себе удовольствие, думая о Софии, сколько раз ее красивое лицо, полные губы и идеальная фигура были тем, что мелькало у меня перед глазами, когда я достигал оргазма. Прикоснусь я к ней когда-нибудь снова или нет, она стала чем-то близким к одержимости. Чем-то, что угрожает разрушить тщательный контроль и дисциплину, которые я выстраивал столько лет.
Просто позвони кому-нибудь. Просто выйди на улицу. Просто трахни какую-нибудь другую женщину, ради Бога, думаю я, даже когда поток образов заполняет мой разум: София на коленях, София наклонилась, София берет меня в рот и стонет вокруг моего члена, пока я одновременно лижу ее киску, задыхаясь от моей длины, когда я заставляю ее кончить. София пыталась не смотреть на меня, когда я лишал ее девственности, ее сладкое влажное тепло сжималось вокруг меня, напряженность, которую я никогда раньше не чувствовал, удовольствие, которое я и представить не мог, что смогу испытать с ней. Я солгал, когда сказал, что это плохо, я никогда не испытывал ничего подобного тому оргазму. Все, чего я хотел, это сорвать этот гребаный презерватив и почувствовать, как ее киска сжимается вокруг моего голого члена, наполняя ее своим семенем, пока мне нечего будет ей дать.
— Черт! Блядь …о боже, гребаный ад… — Я стону, когда мой член извергается из моего кулака, сперма разбрызгивается по стенке душа, когда мои яйца сжимаются до боли, мои мускулистые бедра напрягаются от усилия. Такое чувство, что это никогда не прекратится, и я дергаюсь сильнее, представляя, как вся эта сперма окрашивает грудь Софии, ее лицо, ее губы, как она ее глотает, как глубоко погружает в себя, как это было бы приятно…
Я тяжело дышу к тому времени, как мой член перестает пульсировать, прислоняясь к бортику душа, вода все еще льется на меня. Я знаю, что мне нужно делать точно так же, как я знал с той ночи, когда прижал Софию к своей входной двери и осознал, какое желание она во мне пробуждает.
Мне нужно найти какую-нибудь другую женщину, может быть, не одну, черт возьми, столько, сколько я смогу привести в этот гостиничный номер, и выкинуть Софию из головы. Мне нужно выместить все это на как можно большем количестве желающих тел, пока я не вспомню, что ни одна женщина не имеет надо мной такой власти, и именно поэтому я всю свою жизнь оставался холостяком. Но даже когда я перевожу дыхание, я знаю, что не буду. Я не буду ни с кем трахаться сегодня вечером, и, вероятно, завтра тоже. Я не пойду куда-нибудь. Я закажу доставку еды и напитков в номер и выпью столько, сколько смогу, из мини-бара. Потом я, вероятно, снова подрочу, может быть, даже дважды, думая о Софии, думая обо всем, чего я хочу от нее, но отказываюсь брать.
Я помню, как Росси в больничной палате назвал меня слабаком. Я никогда не поверю, что стремление к миру, а не к войне, делает меня слабым лидером. Но как раз сейчас, когда мой член упирается в бедро после нескольких недель сплошного самоудовлетворения, прерванного всего одной ночью с моей теперь уже женой, я не уверен, что у меня все-таки нет слабости.
Если я в чем-то слаб, то это из-за Софии, и только из-за нее.
Всю мою жизнь меня учили лишь одному правилу.
У человека в моем положении не может быть слабостей.
СОФИЯ
Я весь день не знаю, чем себя занять. Я принимаю душ после ухода Луки, задерживаюсь там так долго, как только могу, пока моя кожа не розовеет, а кончики пальцев не морщатся, пытаясь выбросить из головы наш спор и все, что он сказал. Я стараюсь сосредоточиться на хороших вещах: роскошном травяном аромате шампуня, который я принесла в ванную комнату Луки из своей, геле для душа с ванильным медом, двойной насадке для душа, которая создает ощущение, что я нахожусь в самом шикарном отеле, в котором я когда-либо останавливалась. Я думала, что моя ванная комната была большой, но у Луки она еще больше. Плитка с подогревом, массивная ванна, такой же большой душ. Я пытаюсь сосредоточиться на этом удовольствии, наслаждаясь тем, что смываю с себя застарелый запах больницы, пока не почувствую себя отдохнувшей, по крайней мере физически.
Затем, не прошло и часа после того, как он ушел, я захожу в гостиную и нахожу iPad, оставленный для меня на кофейном столике, как он и сказал, с прикрепленной к нему стикерной запиской с паролем, написанным жирными буквами. Кто-то уже отправил все. Есть ли что-то, что он хочет сделать, что не произойдет немедленно?
Я ввожу пароль, чтобы найти доступ в Интернет, где текстовые сообщения отключены, и загружается только одно приложение для документов, со всем, что Лука, должно быть, попросил Кармен отправить. Беглый взгляд показывает, что содержание, это генеалогические древа, имена высокопоставленных членов семьи, жен и детей, любовниц мужчин, которых приводили на мероприятия вместо их жен, все, что мне, возможно, нужно знать об этой семье, чтобы вежливо общаться на мероприятиях, и ничего больше. Ничего интересного, никакой личной информации, никаких деловых отношений. Просто самые незначительные детали, которые я могу пересказать, если понадобится, например, "хорошенькая маленькая куколка" Луки.
От одного взгляда на это я сгораю от негодования. Я с горечью думаю, что Лука отказался от всего, что обещал. Он обещал оставить меня девственницей, и вот я здесь, лишенная девственности и вдобавок оскорбленная. Он обещал предоставить мне мою собственную квартиру, и теперь я не только застряла в его пентхаусе на неопределенное время, но и вынуждена делить с ним постель. Он пообещал мне, что нам вряд ли придется видеться после свадьбы, и теперь ничто не может быть дальше от истины.
Теперь он блядь задал мне домашнее задание.
И я, блядь, не собираюсь его делать. В моем нутре поднимается бунт, горячий и горький, и я отбрасываю iPad в сторону, на диван. Лука может идти нахуй. Я не хочу узнавать имена людей из его организации, все из которых контролировали мою жизнь с детства, а я даже не подозревала об этом. Интересно, сколько из этих мужчин в костюмах, приходили к нам домой, были ли среди них те, кто пришел, чтобы забрать мою мать для допроса, кто избил ее и угрожал ей.
Я их ненавижу. Я ненавижу каждого из них, черт возьми. Пошли они все нахуй! Я думаю, мне было бы все равно, если бы они все умерли, и какой бы ужасной ни была эта мысль, я позволяю себе насладиться ею на минуту, потому что злиться приятно. Приятно быть мелочной, позволять себе думать худшие мысли, какие только могут прийти в голову. В конце концов, эти мужчины могут делать все, что захотят, без последствий. И женщины, такие как Катерина, как я, как наши матери, расплачиваются за это. В том взрыве должен был погибнуть Росси, а не Джулия. Это должен был быть любой из мужчин. Даже Лука.