Наш человек в гестапо. Кто вы, господин Штирлиц?
Шрифт:
Впрочем идти — это не точно сказано: не идти, а двигаться, двигаться медленно, осторожно передвигая ноги и все время за что-то придерживаясь рукой. Сначала за перила лестницы, на улице — за стену дома. На счастье он не встретил никого из соседей и избежал тем самым необходимости им объяснять, что с ним случилось.
От боли и напряжения через несколько шагов закружилась голова и ему пришлось некоторое время стоять, прислонившись спиной к стене. Потом он отдыхал, осторожно присев на скамейку, и ждал, пока успокоится зачастивший пульс.
Однако,
Действительно, в такси ему стало лучше. Из предосторожности, он вышел в сотне метров от обусловленного с Зарубиным места. Теперь оставалось пройти немного. Но как тяжело ему дались эти последние шаги. Он буквально волочил ноги, в голове все спуталось и он не мог уже ни о чем думать, кроме этой тупой, всеохватывающей боли в животе и пояснице, от которой хотелось согнуться и так стоять, не разгибаясь и не двигаясь. Он шел и все время шептал: «сейчас, сейчас, уже подхожу».
Совершенно измученный, Леман наконец добрался до нужной пивной. Кельнер с любопытством поглядывал на необычного посетителя: не снял плаща, заказал пиво, но сидит, уставившись в окно и не пьет. «Наверное у него что-то случилось» — подумал кельнер.
— Не надо расстраиваться, приятель! — нарочито громко кто-то заговорил рядом. Вилли поднял голову. Перед ним стоял Ярослав. — Все еще поправится! — он улыбался, но глаза были тревожными. — Пиво! — крикнул он кельнеру.
Кружка пива мгновенно появилась на столе. Кельнер успокоился. Теперь можно было не опасаться, что этот мрачный господин наделает здесь каких-нибудь глупостей.
— Выпей, это помогает! — Ярослав пододвинул к Вилли кружку. Леман был бледен, глаза его лихорадочно блестели, по лбу скатывались капли пота.
— Слушай меня внимательно, Ярослав, — с трудом выдавил из себя Вилли. — К нам в отдел поступило сообщение из Форшунгсамта Геринга: приехавший из Китая в отпуск Эрих Такке, поддерживающий связь с их сотрудником Альфредом Майснером, подозревается в шпионаже. Такке располагает счетом в банке Цюриха, там же встречался с немецкими коммунистами. За Майсснером тоже следят… Все! Срочно спасайте парня, пока не поздно!
Зарубин сразу понял, о ком идет речь. Разведчик-нелегал Бом — Альбрехт Эрих Такке вернулся в Германию со специальным заданием: вербовка агентуры в военной разведке и тайной полиции. В числе кандидатов значился и Майсснер. Теперь, ни о какой работе Такке в Германии не могло быть и речи. Его нужно было срочно выводить из страны.
«Вот повороты судьбы, — подумал Зарубин. — В 1930 году Бом был руководителем связки агентов А/70 и А/201, Клесмет писал, что они не сработались, и Бома пришлось заменить, а сегодня агент, несмотря ни на что, приходит на встречу и спасает человека, которого побаивался и недолюбливал!»
Леман наконец собрался с силами и сказал:
— Извини! Приступ — почечные колики. Страшные боли. Боюсь, что могу помереть!..
— Спокойно, приятель! Сейчас доставим тебя
Зарубин оставил на столе деньги за пиво и они медленно направились к выходу.
Через несколько минут Василий остановил такси, они погрузились и направились к дому Лемана. В машине все молчали. Шофер, полный, пожилой мужчина, оказался не любопытным, так что домой они добрались без приключений.
— Как ты ознакомился с этим сообщением? — спросил Зарубин, когда они выбрались из такси и медленно шли к подъезду.
— Вчера в канцелярии в папке с другими документами…
— Тебя кто-нибудь видел?
— Нет, младший чиновник куда-то вышел…
— Это уже неплохо. Ну, все Вилли! — Зарубин остановился. — Дальше ты пойдешь сам. Вызывай врача, лечись, о деньгах не думай. Я все оплачу!.. Встретимся, когда ты поправишься. Условия связи остаются прежними! И… спасибо тебе за все! — он крепко пожал Леману руку и слегка его подтолкнул. — Иди! Я посмотрю, как это у тебя получится…
В постели Вилли пролежал около десяти дней. Маргарет, хотя и сама недомогала, была внимательна, готовила ему диетические блюда, гладила его рубашки, помогала переодеться. Вилли дал ей денег и сказал, чтобы она не экономила, тратила сколько потребуется.
Очень часто по вечерам, закончив свои дела, она присаживалась около него в кресло, и они обсуждали дела своего наследства в Швибуте, она читала ему письма своей сестры, и просто говорили о жизни.
— Все будет хорошо! — часто подбадривала она Вилли. — У тебя организм крепкий, еще немного и ты пойдешь на поправку.
Была полночь. Он лежал у окна и перед его глазами в темном небе ярко мерцали бесчисленные звезды, дрожали, лучились, словно насмешничали над ним и дразнились. Только звезды да еще луна, должно быть, знают, сколько в мире складывалось разных судеб. А может, звезды вовсе и не насмешничали? Может, наоборот, подбадривали: «Не расстраивайся!.. В жизни все проходит, пройдет и это!».
Перед его глазами возникло лицо Флорентины. Потом он стал вспоминать как все это случилось.
От Маргарет не укрылось, что Вилли стал чаще, чем прежде уходить из дома, возвращаться поздно вечером — возбужденным и расстроенным. Она заподозрила, и не без оснований, что тут замешана женщина, и решила проверить — так ли это.
Уехав в очередной раз к родственникам в Швибут, она неожиданно вернулась раньше срока и конечно не застала Вилли дома. На службе, куда она сразу же позвонила, ей ответили, что он в Берлине.
Маргарет не поленилась и разыскала Эрнста Кура, придумала для него целую историю и, в результате, вытянула из него адрес Флорентины.
В тот вечер Флорентина никак не давала ему сосредоточиться, без конца напевая куплет из шлягера «Лили Марлен», по непонятной причине уже в который раз переставляла вазу с цветами на письменном столе, и, подходя сзади, обнимала его за шею, теребила рукой его короткие волосы, нашептывая на ухо разные сумасбродные слова.