Наш корреспондент
Шрифт:
Шеф оставил у себя Наташины документы и велел прийти через три дня. Вероятно, проверка, которую за это время провело гестапо, кончилась благополучно, потому что, придя в указанный шефом срок, Наташа приступила к работе.
Оказалось, что быть официанткой не так-то просто, особенно, когда вваливались штабники и в столовой сразу становилось тесно. Требовалось большое искусство, чтобы, уставив поднос тарелками и быстро лавируя между столиками, не ошпарить господ офицеров горячим супом. Шеф, стоя у двери своего кабинета и сложив на яйцевидном животе, туго обтянутом интендантским мундиром, короткие жирные
Она быстро приобрела необходимые навыки. Трудно было ходить семенящей походкой и кокетливо улыбаться господам офицерам, но и это Наташа преодолела.
Пора было устанавливать связи.
…Холодный ветер кружил по тротуару сухие листья, бумажные клочья и пыль. Хотя время было не раннее, на улицах встречались лишь редкие прохожие, да и те спешили скрыться в домах или завернуть в переулки. Особенно была пустынна центральная улица города — Красная, и, выйдя на нее, Наташа невольно ускорила шаги.
Увидев впереди здание штаба, у которого неподвижно стояли часовые, она перешла на другую сторону улицы, незаметно всматриваясь в номера домов. Впрочем, через несколько шагов она и без номера нашла то, что искала. В парадном входе была пристроена клетушка часовых дел мастера. Все его хозяйство прохожий мог рассмотреть через стеклянную витрину, украшенную будильником с надписью «Точное время» и футляром старинных часов с кукушкой, на которых стрелки круглые сутки показывали без четверти три.
Вплотную к витрине стоял небольшой столик со всякой мелочишкой: колесиками, шурупчиками, пружинками в блюдечках и просто так, россыпью; тут же лежали напильники и другие инструменты — все очень маленьких размеров. Над этим добром склонился часовщик: видна была облезлая капелюха, длинный костлявый нос и стеклышко, оправленное в роговую трубку и похожее на глаз, удлинившийся от постоянного разглядывания слишком мелких предметов.
Наташа очень внимательно осмотрела старинный футляр с кукушкой, убедилась, что в клетушке нет никого, кроме мастера, и вошла. Мастер продолжал работать, не поднимая головы.
— Нет ли у вас продажных часов на левую руку, только чтобы стрелки светились? — сказала она, облокотясь на барьерчик.
Мастер отложил напильник и невидимую деталь, которую он обрабатывал, уронил в подставленную ладонь увеличительное стеклышко и повернулся к Наташе. У него было худое лицо с обтянутыми скулами и светлые глаза.
— Часы есть, только они отстают на три минуты, — ответил он.
— В неделю?
— Нет, в десять дней.
Он расстегнул потертое демисезонное пальто, под которым оказался жилет из овчины, и извлек из нагрудного кармана ручные часики.
— Вот, носите на здоровье да почаще заходите проверять.
— Буду стараться, — обещала Наташа, надевая часы.
— Сюда ходить не стоит — слишком на виду, лучше домой, — он назвал
Он улыбнулся, но тотчас принял прежний деловой вид и нарочно громко сказал:
— Не беспокойтесь, барышня. Часы немецкие. Не с улицы берете, меня весь штаб знает!
В мастерскую вошел, притиснув Наташу к перегородке, немецкий офицер. Наташа выскользнула в открытую дверь.
Сотрудницам по столовой, сразу приметившим обновку, она прозрачно намекнула на некоего майора, который ухаживает за ней и готов делать еще и не такие подарки. Ей позавидовали. Но подарок впрок не пошел. На другой же день Наташа уронила часы (деревенщина, не умеет обращаться с хорошими вещами!), и они остановились. Сотрудницы с притворным сожалением сочувственно сказали:
— Ну, теперь набегаешься к часовщику.
И действительно, к часовщику пришлось наведываться довольно часто. Время от времени Наташа принималась с озабоченным видом прислушиваться к ходу часов и поглядывать на циферблат. Ее ехидно спрашивали:
— Сколько на твоих серебряных?
Работа в столовой пока что не оправдывала тех надежд, которые на нее возлагала Наташа. Офицеры за едой были разговорчивы, но когда дело касалось военных тайн, умели держать язык за зубами. Поэтому Наташе приходилось трудиться, как золотоискателю, который в поте лица промывает горы песка, чтобы выловить несколько мельчайших крупинок драгоценного металла… Она терпеливо передавала часовщику все, что узнавала.
Тимофей Константинович жил в маленьком одноэтажном домике. Два широких окна, завешенных густыми гардинами, выглядывали в глухой переулок. Вечером окна закрывались накладными ставнями на железных пробоях, какими обычно закрывают ларьки и киоски. Войдя с улицы, посетитель попадал в комнату, обставленную старомодной плюшевой мебелью. Здесь когда-то жила дочь Тимофея Константиновича, о которой соседям было известно, что она уехала к тетке в Баку и не смогла возвратиться из-за военных действий.
Из этой комнаты через узенький темный коридорчик можно было выйти во двор, тянувшийся между десятками таких же домиков, как и жилище часовщика, или же попасть в соседнюю комнату, где помещались Тимофей Константинович и его жена, Александра Петровна, маленькая, подвижная женщина с молодыми серыми глазами.
Обычно, когда Наташа приходила, Тимофей Константинович работал за столом, освещенным лампой, — собирал часовой механизм или мастерил замысловатую зажигалку, а Александра Петровна сидела напротив и шила. Потом хозяйка шла на кухню, а Наташа и Тимофей Константинович разговаривали. Наташа сообщала все, что ей удалось узнать. Тимофей Константинович читал ей краткие лекции о немецких штабных учреждениях, дислоцированных в Краснодаре. Говорил ей о новых назначениях, сообщал клички, которыми штабные офицеры называли в разговорах между собой своих начальников, указывал вопросы, которые желательно было осветить разведкой. Часовщик был прекрасно информирован, и Наташа скоро поняла, что она работала в Краснодаре не одна. Иногда те сведения, которые она приносила, были уже известны часовщику. Как-то Наташа пожаловалась ему на ничтожность результатов своей работы.