Наш корреспондент
Шрифт:
Наташа подала вино, стали убирать посуду. Столик приятелей стоял у стены. С другой стороны его отгораживала печь. Соседние столики были свободны.
Неловким движением Наташа уронила со стола вилки. Лишь бы приятели не вздумали любезничать я помогать! Но это опасение было совсем напрасным: мускат действовал.
Прикрываясь пустым подносом, как щитом, Наташа нагнулась. Все чувства у нее обострились в эту минуту до предела… Карта выдернулась из планшета легко. Наташа прижала ее левой рукой к низу подноса, правой положила на поднос поднятые с пола вилки.
В
— Тебе плохо, что ли? Побледнела как!
— Голова что-то закружилась, — ответила Наташа.
А что, если они сейчас обнаружат пропажу карты и поднимут шум? Тогда ей не удастся выйти из столовой. Провал! И карта, из-за которой она рисковала всем, так и пролежит под ковриком до общей уборки.
Отнести ее сейчас же к часовщику — вот что надо сделать. По крайней мере не зря придется погибать.
Наташа вышла из коридорчика, глянула в зал… В проходе между столиками шествовали, поддерживая друг друга, мертвецки пьяные приятели. Планшет висел через плечо у обладателя усиков. Наташе казалось, что она не дышит, пока приятели, не попадая в рукава, надевали шинели, пока они, еле держась на ногах, закуривали. Лишь когда за ними захлопнулась, лязгнув пружиной, входная дверь, Наташа облегченно вздохнула. Все-таки следовало поторапливаться. Наташа, сославшись на нездоровье, попросила официантку, которой жаловалась на головокружение, доработать за себя, быстро переоделась, улучив удобный момент, зашла в коридорчик, сунула карту под ватник и побежала к Тимофею Константиновичу.
У часовщика загорелись глаза, когда Наташа положила перед ним карту. Да и сама разведчица только сейчас хорошо рассмотрела, какая ценная добыча ей попалась. Артиллерийские части 17-й немецкой армии, штабы пехотных полков и дивизий, на участках которых действовала артиллерия…
— Наташа, вы — молодец. Эта карта стоит двадцати «языков», если только не устарела. Откуда вы ее добыли?
Наташа рассказала. Тимофей Константинович слушал ее нахмурясь.
— Вы поступили неправильно, — резко сказал он. — Вы подвели под удар себя и Леонида. В такое время в нашей сети может образоваться брешь, которую нелегко будет заполнить.
— Тимофей Константинович, вы же сами сказали, что эта карта…
— Да, но наши люди для нас еще дороже. А теперь спешите домой. Вам нельзя задерживаться здесь ни на минуту. Имейте в виду: ваш преждевременный уход будет служить уликой. Продолжайте симулировать недомогание. Ах, Наташа, Наташа, не подумали вы о последствиях… Ну, не падайте духом, — добавил он, видя огорчение разведчицы, — будем надеяться, что все кончится благополучно. Говорите, они были очень пьяные? Теперь идите.
Эту ночь Наташа провела без сна и утром пришла в столовую с неподдельной головной болью. Работала механически, каждую минуту ожидая, что ее позовут к шефу, обдумывая возможные вопросы и свои ответы.
К завтраку владелец карты не пришел.
В конце обеденного времени приметные усики появились в столовой. Но произошли
Ужинать он не пришел.
На другой день он выглядел уже не таким угнетенным. Наташу никто не потребовал. Она решила, что офицер умолчал о пропаже, не без основания опасаясь крупных неприятностей для себя.
Из предосторожности Наташа несколько дней не ходила к часовщику, пока не убедилась, что за ней нет слежки. Тимофей Константинович встретил ее радостным восклицанием. Оказалось, что он радовался не только появлению Наташи. Выслушав ее сообщение, он сказал:
— А вот вам новости за последние три дня: наши успешно наступают южнее Воронежа, освобождено Миллерово. Ликвидация окруженных у Сталинграда немцев близится к концу, а самое главное — прорвана блокада Ленинграда. Есть и кое-что, касающееся лично вас, — продолжал часовщик, — за карту приказано передать вам благодарность… Понятно?
— Понятно, — улыбнулась Наташа.
Разговор происходил в присутствии Александры Петровны, которая лежала в постели больная.
Она попросила воды. Наташа сказала Тимофею Константиновичу: «Работайте, я подам», — и вышла в кухню, где стояло накрытое фанерной дощечкой ведро. Оно, однако, оказалось пустым. Наташа схватила ведро и побежала во двор, к водопроводной колонке. Вода потекла из крана тоненькой струйкой.
Сгущались сумерки. Приземистые домики смотрели во двор невзрачными окнами. Бормотание воды, льющейся в ведро, было единственным звуком, нарушавшим тишину. Вдруг на улице послышался шум грузовика. Взвизгнули тормоза. Застучали о мостовую подбитые железом сапоги. Калитка распахнулась, и во двор ворвались два солдата: один остался у калитки, второй — долговязый, раскормленный эсэсовец — стал у двери часовщика. Другие, видимо, проникли в дом с улицы. Наташа услышала сквозь приоткрытую дверь вскрики, удары, топот ног, звон разбиваемого стекла.
Ведро наполнилось, вода полилась через край. Закрыв кран, Наташа пошла с ведром в глубь двора, чувствуя на своей спине взгляд эсэсовца. Надо было войти в один из домиков, но в какой? Все они выглядели нежилыми. А если она подойдет к двери и дверь окажется запертой — это неминуемо вызовет у немца подозрение.
Наташа шла не очень быстро, но и не слишком медленно. Шарила глазами по темным окнам, плотно закрытым дверям. Вода расплескивалась и брызгала ей на ноги. Что же делать? И вдруг она увидела, что одна из дверей чуть-чуть приотворилась. Ровно настолько, чтобы это можно было заметить. Не ускоряя шага, разведчица вошла в эту спасительную дверь. В полутьме коридора белели два женских лица.