Наш корреспондент
Шрифт:
— Товарищи бойцы! — сказал Барамишвили. — Сейчас я прочту вам первомайский приказ Верховного Главнокомандующего Маршала Советского Союза товарища Сталина.
Бойцы шевельнулись и застыли в напряженном ожиданий.
Барамишвили начал читать не очень громко и неторопливо. Но постепенно он, воодушевляясь, разгорячился, и его голос достиг высокой, звенящей ноты.
Лицо старого бойца сохраняло выражение сурового спокойствия. Только руки его, вначале лежавшие свободно, к концу чтения с силой сжали ствол винтовки. Зато на лице юноши отражалось все, что он переживал, слушая приказ. Так ясная, стеклянная гладь пруда, в
Не отрывая глаз от замполита, боясь пропустить хоть одно слово, слушал боец заключительную часть приказа. Незаметно для себя он кивал головой в знак согласия с там, что читал Барамишвили. «Точно выполнять приказы командиров… Не отдавать врагу ни одной пяди нашей земли… В обороне проявлять упорство и стойкость… В наступлении — решительность… Мстить беспощадно немецким захватчикам за кровь и слезы наших жен и детей, матерей и отцов, братьев и сестер…»
Барамишвили закончил чтение. И почти в тот же момент раздался резкий крик наблюдателя:
— Танки!
— По местам! — оглушительно рявкнул Чанцев над самым ухом Серегина и первым выскочил из блиндажа. Бойцов будто выдуло ветром.
Серегин выбежал вслед.
— Сюда! — крикнул ему Барамишвили, сворачивая в боковой ход.
Они оказались среди раскинутых веером стрелковых ячеек, в которых стояли, прильнув к винтовкам, бойцы. Барамишвили остановился у амбразуры, замаскированной бурьяном, и сильной рукой притянул к себе Серегина.
— Смотри, корреспондент, смотри! — возбужденно сказал он. — Худшего момента для контратаки они не могли выбрать.
Впереди расстилалось пустынное, густо испещренное оспинами воронок поле боя. Вдали угадывались вражеские окопы, а за ними из невидимой лощины выползали танки. Передний, сверкнув отполированными траками, перевалил через окопы. Чуть отставая от него и беспокойно поводя черным зрачком орудийного дула, двигался второй, а из лощины уже выглядывала башня третьего. Из окопов выскакивали вражеские солдаты и бежали рядом с танками, стараясь укрыться за их корпусами.
Должно быть, артиллеристы внимательно наблюдали за противником, потому что не успели танки пройти и нескольких десятков метров, как над полем прошумел ураганный ветер и за немецкими окопами у невидимой лощины встала черная стена разрывов. Сквозь эту стену уже не мог пройти больше ни один танк. Ветер дунул еще и еще раз. Вдруг передний танк странно сплющился, стал плоским, как жаба: удачным попаданием у него сорвало башню. По линии наших траншей прокатился торжествующий крик. Все это произошло в считанные секунды. Теперь только один танк двигался вперед, и за ним продолжали бежать солдаты. Наши молчали, выполняя переданный по линии приказ: без команды не стрелять.
В промежутках между орудийными выстрелами ясно слышался лязг гусениц танка и топот ног приближающихся немцев. Напряжение нарастало. Серегину показалось, что еще немного — и будет поздно: эта железная махина вместе с солдатами ворвется в окопы.
— Почему не стреляют? — нервно спросил он.
Как бы в ответ послышалась повторяемая
— По гитлеровским захватчикам, в пояс, часто — огонь!
И справа и слева затрещали частые винтовочные выстрелы, посыпалась пневматическая дробь пулеметов. Огонь поражал гитлеровцев почти в упор; набегающие из глубины поля спотыкались о трупы тех, кто был впереди.
В шуме стрельбы неслышно, как мячик, взлетела противотанковая граната и легла под левую гусеницу танка. Взрыв был совсем негромким; танк сделал крутой поворот налево и стал боком. В него тотчас же полетело несколько бутылок с горючим.
Гитлеровцы по инерции еще бежали. Но, видимо, они уже поняли, что атака сорвана. Бег у многих замедлился, и они, трезвея, стали поворачивать обратно.
По нашей линии прокатился подхваченный десятками голосов крик. Лейтенант Барамишвили, вскочив на бруствер, взмахнул зажатым в левой руке оттиском и тоже закричал высоким, звенящим голосом. Серегин не отставал от него. Чувство, которое томило его еще этой бессонной ночью, требуя выхода, толкнуло его вслед за Барамишвили.
Бойцы роты Чанцева бросились из окопов. Серегин постиг замысел расчетливого командира: допустить гитлеровцев как можно ближе, дезорганизовать их огнем и, опрокинув, на их плечах ворваться в немецкие окопы.
Контратака шла в молчании. Слышен был только грузный бег десятков ног, частое дыхание бегущих да короткие вскрики настигаемых врагов. Неожиданно ударили немецкие пулеметы. Гитлеровский командир, увидев, что его солдаты возвращаются не одни, должно быть, решил, что их жизнь — не слишком дорогая цена за линию обороны. И он приказал открыть огонь, не считаясь с тем, что пострадают прежде всего немецкие солдаты. Огонь был сильным, но он уже не мог остановить атакующих.
Барамишвили упал, не добежав нескольких шагов до немецкой траншеи. Он силился что-то сказать наклонившемуся к нему Серегину и не смог. Глаза его помутнели и закрылись. Подбежали бойцы. Серегин с их помощью втащил лейтенанта в очищенную от немцев траншею. Лейтенанта посадили, прислонив спиной к стенке окопа. Несколько голосов крикнули санитара. Отстраняя бойцов, стремительно подошел разгоряченный Чанцев.
— Гоги, очнись, очнись, дорогой! — ласково и тревожно сказал он.
Барамишвили с усилием открыл глаза.
— Пройдет… Ничего… — шопотом сказал он и опять опустил синеватые веки.
— Жив! Ерунда. Будет жить! — сердито закричал Чанцев и устремился дальше. Его зычный голос послышался уже издалека: рота развивала успех. Подошедшая санитарка стала расстегивать выцветшую гимнастерку лейтенанта, на которой медленно расплывалось бурое пятно, а Серегин разжал судорожно стиснутые пальцы Барамишвили и бережно, как святыню, взял смятую и залитую кровью газетную страницу.
Глава одиннадцатая
Эрих Вайнер проснулся с тяжелой головой. Полуголый вышел во двор, вымылся до пояса ледяной водой, растерся жестким мохнатым полотенцем. Размышляя о событиях вчерашнего вечера, он вспомнил кельнершу. Как эта девка очутилась здесь? Если только это она, надо сказать, чтобы ее проверили. Хотя, пожалуй, стоит съездить в столовую пообедать и взглянуть на эту девку при дневном свете, чтобы не ошибиться.
Остатки хмеля быстро выветрились из головы Вайнера.