Наш общий друг (Книга 1 и 2)
Шрифт:
– Вы здесь хозяин, Р. У., - возразила его жена.
– Пусть будет по-вашему, а не по-моему. Может, было бы еще лучше, если б он унес и самую дверь.
– Милая, без двери нам никак нельзя.
– Неужели нельзя?
– Что ты, душа моя! Как же это можно?
– Пускай будет по-вашему, Р. У., - а не по-моему.
– И с этими покорными словами послушная жена проследовала впереди мужа вниз по лестнице в полуподвальную комнатку, не то кухню, не то гостиную, где девушка лет девятнадцати, очень красивая и стройная, по с раздраженным и недовольным выражением лица и плеч (которые у девиц ее возраста отлично умеют выражать недовольство), играла в шашки с другой девушкой, самой младшей из всего потомства Уилферов. Чтобы не загромождать страницы, перечисляя всех Уилферов по отдельности, и покончить с ними разом, довольно будет сказать здесь, что остальные, как принято выражаться, уже разлетелись по белу свету и что их было очень много. Так много, что, когда кто-нибудь из почтительных детей приходил повидаться с отцом, Р. Уилфер, казалось, говорил сам себе, произведя сначала умственный подсчет: "Вот и еще один!" - прежде чем прибавить вслух: - Как поживаешь, Джон? (или Сьюзен, - смотря по обстоятельствам).
– Ну, поросятки, как вы себя чувствуете нынче вечером?
– сказал Р. Уилфер.
– Вот о чем я думал, милая, - обратился он к миссис Уилфер, которая уже уселась в углу, сложив руки в перчатках одну поверх другой, - я думал, что если мы так удачно сдали наш второй этаж, то поместить учениц все равно будет негде, хотя бы даже ученицы...
– Молочник говорил, что знает двух девиц самого лучшего круга, которые как раз ищут подходящее заведение, и взял мою карточку, - прервала его миссис Уилфер монотонным и строгим голосом, словно читая вслух парламентский акт.
– Белла, скажи твоему отцу, когда это было, не в прошлый ли понедельник?
– Да, но больше мы про это ничего не слыхали, - сказала Белла, старшая из дочерей.
– Кроме того, милая, - упорствовал муж, - если тебе некуда поместить этих молодых особ...
– Извините меня, - снова прервала его миссис Уилфер, - они не просто молодые особы. Две молодые леди самого лучшего круга. Скажи твоему отцу, Белла, так или не так говорил молочник.
– Милая, это совершенно все равно.
– Нет, не все равно, - отвечала миссис Уилфер по-прежнему внушительно и монотонно.
– Уж вы меня извините!
– Я хочу сказать, душа моя, что в смысле места это все равно. В смысле места. Если тебе некуда девать двух молодых особ, хотя бы они и были самого высшего круга, в чем я нисколько не сомневаюсь, то куда же ты их поместишь? Дальше этого я не иду и смотрю на дело исключительно с точки зрения этих юных существ, моя милая, с чем ты и сама должна согласиться, душа моя, уговаривал ее муж примирительным, заискивающим и вместе убедительным тоном.
– Мне больше не о чем говорить, - возразила миссис Уилфер, кротко взмахнув перчатками в знак отречения.
– Пусть будет по-вашему, Р. У., а не по-моему.
Тут мисс Белла, потеряв три шашки разом и огорчившись тем, что Лавиния прошла в дамки, так подтолкнула шашечную доску, что она слетела со стола вместе с шашками, и ее сестра, опустившись на колени, принялась подбирать их.
– Бедняжка Белла!
– вздохнула миссис Уилфер.
– А может быть, и бедняжка Лавиния, душа моя?
– подсказал Р. Уилфер.
– Извините меня, нет!
– отрезала миссис Уилфер.
Достойная женщина отличалась, между прочим, изумительной способностью потворствовать своей хандре и тщеславию, превознося собственное семейство, к чему она в этом случае приступила немедленно.
– Нет, Р. У., Лавиния не знала тех испытаний, какие пришлось вынести Белле. Испытание, которое пришлось вынести вашей дочери Белле, быть может, не имеет себе равных, и в этом испытании она проявила, мне кажется, истинное величие души. Взгляните на вашу дочь Беллу в черном платье, которое носит она одна из всей нашей семьи, припомните обстоятельства, которые заставили ее надеть это платье, и так как вам известно, что эти обстоятельства подтвердились, то вам остается только преклонить голову на подушку и воскликнуть: "Бедняжка Лавиния!"
Тут мисс Лавиния, стоя под столом на коленях, объявила, что она не желает, чтобы папа или кто другой называл ее бедняжкой.
– Ну, конечно, ты этого не желаешь, милочка, - возразила ее мамаша, потому что у тебя здоровый мужественный дух. И у твоей сестры Цецилии здоровый мужественный дух, только в другом роде, дух чистейшей преданности, прекрасный дух! В ее самопожертвовании проявляется чистая, женственная натура, которой трудно найти равную и которую невозможно превзойти. У меня в кармане лежит письмо от твоей сестры Цецилии, полученное нынче утром - всего через три месяца после ее свадьбы, - бедная девочка! она пишет, что к ее мужу совершенно неожиданно приезжает тетушка, которая оказалась в стесненных обстоятельствах, и им придется дать ей приют под своим кровом... "Но я останусь ому верна, - она так трогательно пишет, - я его не покину, мама, я не должна забывать, что он мой муж. Пусть приезжает его тетушка!" Если все это вас не трогает, если вы не видите тут женской преданности...
– и почтенная дама, не в силах говорить далее, взмахнула перчатками, поправила носовой платок на голове и еще крепче стянула узел под подбородком. Белла, которая сидела на коврике перед камином, задумчиво глядя карими глазами на огонь и стараясь засунуть в рот целую горсть каштановых кудрей, засмеялась при этих словах, потом надула губки и чуть не заплакала.
– Хотя ты мне не сочувствуешь, па, я все-таки уверена, что несчастней меня нет девушки на свете. Ты знаешь, как мы бедны (возможно, он это знал, имея на то некоторые основания!) и как передо мной промелькнуло богатство и тут же растаяло в воздухе, а теперь я хожу в этом нелепом трауре - ненавижу его!
– вроде вдовы, которая никогда не была замужем. А ты меня все-таки не жалеешь. Нет, жалеешь, жалеешь!
Эта неожиданная перемена настроения была вызвана переменой в лице ее папаши. Она чуть не стянула его со стула, чтобы поцеловать и похлопать по щекам, заставив сначала принять позу, весьма способствующую удушению.
– Но ты же сам знаешь, па, ты должен мне сочувствовать.
– Я и сочувствую, душа моя.
– Да, а я говорю, что так и следует. Если б только меня оставили в покое и ничего мне не говорили, тогда бы еще можно было терпеть. Но этот противный мистер Лайтвуд счел своим долгом, как он сам говорит, написать мне письмо и сообщить о том, что меня ожидает, и, значит, мне нужно было отделаться от Джорджа Самсона.
Тут в разговор вмешалась Лавиния, вынырнув на поверхность с последней шашкой в руке.
– Белла, ты никогда не любила Джорджа Самсона.
– А разве я говорю, что любила, мисс?
– И Белла снова надула губки, засунув локоны в рог.
– Джордж Самсон очень меня любил и восхищался мною и выносил все, что только я с ним ни проделывала!
– Ты была с ним довольно-таки невежлива, - снова прервала ее Лавиния.
– А разве я говорю, что не была, мисс? Я не собираюсь проливать слезы из-за Джорджа Самсона. Я говорю только, что Джордж Самсон был все же лучше, чем ничего.