Наш прекрасный город
Шрифт:
– Не говори так о Китти, - серьезно заметил старик.
– Она чувствительна.
– Прошу прощения, - Пит встал и, повернувшись к двери, поклонился. Китти, я приношу свои извинения. Твои хлопоты куда как важнее моих.
– Он повернулся к хозяину.
– Давай выйдем и поговорим с ней, Паппи. Лучше общаться с Китти, чем писать о банкете у мэра... Будь у меня выбор...
Выходя, Перкинс захватил с собой пестрые остатки располосованных комиксов и стал размахивать в воздухе бумажными лентами:
– Сюда,
Смерчик спустился и, как только Перкинс выпустил бумагу из рук, сразу же подхватил ее.
– Она глотает все, что ей ни дашь.
– Конечно, - согласился Паппи.
– Китти словно архивная крыса. Все бумажки прибирает себе.
– Неужели она никогда не устает? Ведь должны быть и спокойные дни.
– По-настоящему здесь никогда не бывает спокойно. Так уж на этой улице, что ведет к реке, стоят дома. Но, я думаю, она прячет свои игрушки где-то на их крышах.
Газетчик уставился на крутящуюся струйку мусора.
– Бьюсь об заклад, у нее есть газеты за прошлый месяц. Слушай, Паппи, я как-то выдал колонку о нашей службе очистки и о том, как мы не заботимся о чистоте улиц. Было бы неплохо раскопать парочку газет, что вышли примерно года два назад, - и тогда я мог бы утверждать, что и после публикации они продолжают валяться по городу.
– Зачем ломать голову?
– сказал Паппи.
– Давай посмотрим, что там есть у Китти.
– Он тихонько свистнул.
– Иди сюда, малышка, дай посмотреть Паппи твои игрушки.
Смерчик, плясавший перед ними, изогнулся, его содержимое закружилось еще быстрее. Сторож прицелился и выдернул из этой мешанины кусок старой газеты.
– Вот... трехмесячной давности.
– Попробуй еще...
– Попытаюсь, - он выхватил еще одну газетную полосу.
– За прошлый июнь.
– Это уже лучше.
Прозвучал автомобильный сигнал, и старик поспешил открыть ворота. Когда он вернулся, Перкинс все еще продолжал вглядываться в столб бумажного мусора.
– Повезло?
– спросил Паппи.
– Она не хочет мне ничего давать. Так и рвет из рук.
– Китти, ты капризуля, - сказал старик.
– Пит мой друг. Будь с ним полюбезнее.
– Все в порядке, - сказал Перкинс.
– Мы просто не были с ней знакомы. Но посмотри, Паппи, ты видишь этот заголовок? На первой полосе.
– Она тебе нужна?
– Да. Посмотри поближе - видишь в заголовке "Дью" и под ним что-то еще. Но не могла же она хранить этот мусор с предвыборной кампании 98-го года?
– А почему бы нет? Китти крутится здесь столько, сколько я себя помню. И она постоянно все тащит к себе. Подожди секунду...
– Он мягко сказал что-то Китти, и газета очутилась у него в руках.
– Теперь ты можешь ее рассмотреть.
Перкинс впился в листок.
– Да я завтра же буду сенатором! Ты понимаешь, что это такое, Паппи?
Заголовок гласил: "Дью вступает в Манилу". На листке значилась дата 1898 год.
Двадцать минут спустя, прикончив бутылку виски, они все еще продолжали беседовать. Газетчик не отрывался от пожелтевшего ветхого листа бумаги.
– Только не говори, что это болталось по городу без малого восемьдесят лет.
– А почему бы и нет?
– Почему бы и нет? Ну, ладно, я еще могу согласиться, что улицы с тех пор ни разу не убирались, но бумага столько не выдержала бы. Солнце, дождь и все прочее сделали бы свое дело.
– Китти очень заботится о своих игрушках. Уверен, в плохую погоду она все прятала под крышу.
– Но, ради всего святого, Паппи, не веришь же ты в самом деле, что она... Нет, тебя не переубедить. Хотя, откровенно говоря, мне не так уж важно, где она раздобыла эту штуку. Официальная версия сведется к тому, что этот грязный клочок бумаги невозбранно носился по улицам нашего города последние восемьдесят лет. Ну и посмеюсь же я над ними, старик!
Он аккуратно свернул газету и принялся засовывать ее в карман.
– Нет-нет, не делай этого, - запротестовал хозяин.
– Почему? Я возьму ее в редакцию, чтобы там сфотографировать.
– Ты не должен этого делать. Это вещь Китти, я ее только одолжил...
– Ты что, псих?
– Она рассердится, если мы не вернем ей газету. Пожалуйста, Пит, она позволит тебе посмотреть на нее в любое время, когда ты только захочешь.
Старик был настолько серьезен, что Пит задумался.
– Я боюсь, что мы ее никогда больше не увидим, - сказал он.
– А у меня это будет отправной точкой для раскрутки темы.
– С твоей стороны это не совсем хорошо... История должна была бы быть про Китти. Но не беспокойся - я скажу ей, что эту бумагу терять нельзя.
– Ну, ладно, - они вышли, и Паппи что-то серьезно объяснил Китти, а затем вручил ей обрывок газеты за 1898 год. Китти сразу же подняла его на самый верх своей покачивающейся колонны. Перкинс попрощался с Паппи и двинулся к выходу, но вдруг резко повернулся, не скрывая легкого смущения.
– Слушай, Паппи...
– Да, Пит?
– Но на самом деле ведь ты не веришь, что эта штука живая, правда?
– Почему бы и нет?
– Почему бы и нет? Ты хочешь сказать...
– Ну, - рассудительно сказал Паппи, - а откуда ты знаешь, что ты живой?
– Но... да потому, что я... хотя, если разобраться...
– он остановился.
– Сам не знаю. Ты мне заморочил голову, приятель.
Паппи улыбнулся.
– Значит, ты понимаешь?
– Хм... Хочу надеяться. Всего, Паппи. Всего, Китти.
– Он приподнял шляпу, обращаясь к смерчику. Пыльный столбик качнулся в ответ.
Шеф-редактор послал за Перкинсом.