Наш Современник 2006 #2
Шрифт:
Что ты мелешь? Я телушку -
одинешенька-одна -
загоняла во хлевушку,
заблудилась, сатана!
Аж в Заглинник ухлестала…
Вот… А он еще кричит!…
“Заблудилась?! — охнул старый.
–
То-то чую — не мычит…”
Тут уж хошь не хошь, а с автором улыбнешься.
В русской поэзии второй половины ХХ века у Сергея Викулова есть законно обжитое всей жизнью свое место… Добавим: и современной отечественной литературы не может быть без поэзии Сергея Викулова.
Юлий КВИЦИНСКИЙ, первый заместитель председателя Комитета по международным делам Государственной Думы РФ Россия-Германия. Воспоминания о будущем
Пятьдесят лет тому назад, в сентябре 1955 года, в Москву приехал канцлер ФРГ Конрад Аденауэр. Приехал по приглашению Н. С. Хрущева устанавливать дипломатические отношения. Москве к тому времени казалось уже недостаточным иметь связи только с одним из двух германских государств, возникших на развалинах третьего рейха. Конечно, ГДР стремилась быть нашим лучшим союзником среди других стран народной демократии. Она, в свою очередь, хотела, чтобы Советский Союз в германских делах сделал ставку всецело на нее. Однако была согласна проявить понимание в отношении далеко идущих планов Советского Союза раскрутить “германский вопрос”, чтобы осадить США и их европейских союзников, стремившихся пересмотреть итоги Второй мировой войны и заставить нас убраться из Европы.
Вокруг всего этого вскоре начался так называемый берлинский кризис, которой закончился подтверждением статуса-кво в германском вопросе. И возведением знаменитой Берлинской стены. Потом были разрядка и перестройка. Потом рухнула ГДР, а вслед за ней и СССР.
Но в 1955 году так далеко, пожалуй, никто не заглядывал. Дипломатические отношения с ФРГ были установлены. Сильно повздорив с Хрущевым по поводу своих претензий восстановить Германию в границах 1937 года и не признавать ГДР, Аденауэр в конце концов получил утешительный приз в виде освобождения немецких пленных, которые были осуждены советскими судами, и вернулся домой под одобрительные возгласы западногерманских политиков и печати.
50-летие этого эпизода в истории наших отношений отмечалось телеграммами, семинарами и прочими подобными мероприятиями. Правда, у многих возникали сомнения: что тогда такого особенного случилось? В сентябре 1955 года и впрямь не произошло чего-то столь уж примечательного. Все действительно значимое случилось позже, когда развалился Варшавский договор, объединилась Германия, а нас вытеснили из Европы и начали по кускам поглощать земли, столетиями входившие в состав Российской империи, а затем и Советского Союза. Но началось движение в этом направлении, конечно, 50 лет тому назад, когда кому-то в Москве пришла мысль побороться за Федеративную Германию с её западными союзниками. После этого мы прошли путь, который неоднократно проделывала ранее в своей истории Россия. Его этапы до боли знакомы. Но каждый раз, вовлекаясь в очередной виток вновь и вновь повторяющейся спирали, участники российско-германской круговерти полагают, что совершают что-то новое, доселе невиданное в истории. Все это, однако, уже было до нас и прежде нас. Только, как говорил Екклесиаст, сын Давида, царя в Иерусалиме, нет памяти о прошлом, да и том, что будет, не останется памяти у тех, кто будет после.
Покойный В. С. Семенов — человек недюжинного ума, самый думающий наш германист, прибыв в ноябре 1978 года на службу советским послом в Бонн, поразил меня, своего молодого тогда заместителя, такой сентенцией: “ФРГ — это четвертый рейх. Если что с нами, с Советским Союзом, когда-либо случится, то начнется отсюда. Не из Англии, не из Франции и даже не из США. Отсюда! Помни, какая ответственность перед нашим народом лежит на тех, кто работает здесь. Помни о миллионах могил, которые за нашей спиной. Не забывай никогда о том, с кем имеешь дело!”.
Звучало это в те времена необычно. Какой рейх? Бывший рейх на одну треть обкорнали в Потсдаме в 1945 году, отдав его восточные земли Польше и ликвидировав Восточную Пруссию. Второй раз рейх обкорнали в 1949 году, создав ГДР. Что могла тогдашняя ФРГ? Без ядерного оружия, с оперативной глубиной всего в 600 км, да к тому же оккупированная иностранными войсками? Совсем еще недавно Хрущев публично предупреждал Аденауэра, что при малейшей его попытке двинуться на Восток “Западная Германия сгорит, как свеча”. А Московский договор, подписанный с Брандтом, по которому ФРГ признала незыблемость границ? А четырехстороннее соглашение, закрепившее непринадлежность Западного Берлина к ФРГ? А прием ГДР и ФРГ в ООН, которого мы, наконец, добились? А волна международных признаний ГДР, а Хельсинкский Заключительный акт 1975 года, который окончательно “навинтил крышку” на гроб германских устремлений на Восток?
Это я, разумеется, тут же выложил Семенову лишь для того, чтобы услышать в ответ: “Все так. Но не упрощай. Впереди большой и долгий путь. История — сложная штука. И знай: они будут стремиться все переменить. Это несомненно. Будут день и ночь думать об этом и ждать своего часа. Развивай пока с ними дружбу и сотрудничество — чем больше, тем лучше. Когда у нас с ними было хорошо, было хорошо во всей Европе. Но еще раз говорю: не забывай, с кем имеешь дело!”.
Владимир Семенович, разумеется, имел в виду упорное стремление ФРГ поглотить ГДР и добиться нового после 1870-1871 годов объединения Германии.
И вспомнилось мне, как в 1958 году, еще будучи студентом-практикантом, разбирал запасники библиотеки нашего посольства в Берлине. Прихватил я тогда для себя потихоньку “Майн Кампф” Гитлера в шикарном издании 1939 года, посвященном 50-летию фюрера, — все равно книгу вместе с другими, “ненужными для работы и идеологически вредными”, сожгли бы в котельной. С тех пор временами почитывал “бесноватого фюрера”, всякий раз убеждаясь, что был он вполне в здравом уме и лишь излагал в концентрированном и вызывающем виде то, о чем мечтали поколения германских национал-политиков. Да и фашизм не был дичком, искусственно привитым к древу “благочинной” немецкой нации. Вырос он не сам по себе, а питался соками легендарных германских дубов.
Есть в 13-й главе “Майн Кампф” раздел, озаглавленный “Предпосылки освобождения потерянных территорий”, звучащий не только как программа действий после Версальского договора, но и как завещание на случай, если Германия вновь оказалась бы разделенной. “Высшей целью немецкой политики сегодня, — писал Гитлер, — должна быть подготовка нового завоевания свободы завтра… Возможность вновь добиться свободы для народа вовсе не абсолютно связана с целостностью его государственной территории, а в гораздо большей степени с наличием пусть самого небольшого остатка этого народа и государства, которые, владея необходимой свободой, сумеют быть не только носителем духовного единства всей нации, но и подготовить вооруженную борьбу за свободу… Необходимо далее иметь в виду, что вопрос возврата частей территории, утраченных народом и государством, всегда является вопросом восстановления политической силы и независимости материнского государства, что иногда бывают ситуации, когда интересы утраченных земель должны быть решительно отодвинуты на задний план перед лицом единственной задачи возврата свободы этому главному государству. Освобождение угнетенных, оторванных осколков нации или провинций рейха происходит не на основе желаний угнетенных или протестов тех, кто остался за бортом, а путем применения силовых средств этим более или менее суверенным остатком когда-то общего отечества”.
При таком подходе, подумалось мне, и Московский договор, и признание ГДР, и модус вивенди для Западного Берлина, и Хельсинкский Акт, и союз с тремя западными державами, и членство в НАТО, и европейская идея, и доверительные контакты с Москвой могут на самом деле быть не более чем средствами для решения главной задачи — восстановления единства Германии. Не случайно Бонн готов был проявлять гибкость во всем, кроме одного — общегерманского единства.
В 1990 году ФРГ добилась своего, поглотив ГДР. Как и в 1870-1871 годах, объединение Германии не могло бы совершиться без нашей прямой и косвенной помощи. Как и тогда, оно сопровождалось немецкими уверениями, что начинается новая эпоха дружбы и доверия между нашими народами и государствами.