Наша Маша (Книга для родителей)
Шрифт:
А мамочка наша, конечно, очень хорошо почувствовала прелесть этой детской мысли. И Машка не ее боялась. Она боялась гласности.
14.11.61.
Весь день гостил у нас дядя Ваня Халтурин.
Машка поражала его своей “воспитанностью”, “светскостью”, как он выражался. А он Машку— своими рассказами. Рассказывал о Гайдаре, с которым они много лет дружили.
* * *
Раздеваясь перед сном, говорила матери:
— Все-таки, мама, я думаю, что у Снегурочки папа и мама были глупые. Почему они отпустили ее на солнце? Если бы они были умные, они бы держали ее в тени, и она не растаяла бы...
15.11.61.
На днях ласкала меня, обнимала и вдруг говорит:
— Алексейчик ты мой... маленький... бездарненький!..
Мы с мамой, конечно, крепко посмеялись.
А сегодня она спрашивает у мамы:
— Что такое “бездарный”?
* * *
Сегодня же спросила:
— Что такое богатый?
Мама сказала:
— Это человек, у которого много денег и который другим не дает.
— А вещей?
— Да, и вещей тоже много.
— Ну, я буду всем давать— и деньги и вещи.— Потом подумала и спросила:— И чужим тоже?
— Да,— ответила мама.
Конечно, мама правильно сказала: богатство и скупость часто соседствуют. Но богатый и скупой все-таки не синонимы. Я прочел Машке державинские строчки о богатстве, “какого Крез не собирал”. Не поняла, но “понравилось”.
16.11.61.
Вечером вчера гуляли. Дошли до Зоопарка. Там уже темно, ворота и кассы закрыты, но на обратном пути мы с Машкой все-таки видели обезьянок... Да, и видели их, так сказать, в каникулярное, нерабочее время, дома, а не при исполнении служебных обязанностей... Верхние окошки обезьянника выходят в сторону парка. Если стать подальше от забора, можно увидеть мартышек и других четвероруких. Там очень светло, горят лампы дневного света, и видно, как обезьянки сидят, бегают, ходят, раскачиваются на трапециях, дремлют и укачивают обезьянышей. Я поднимал Машку над забором, и она смотрела.
17.11.61.
Вчера день у Маши был довольно плотно набит событиями.
Ездила с мамой в город, искали Машке обувку на зиму. Сидели в Шереметевском саду, рядом с “Академкнигой”. Позже туда явился и папся. Мама уходила в книжный магазин. Машка с папой играли. Папа устал и играл довольно лениво. Кроме того, он видел, что Машке хочется играть не с ним, а с девочками. А там, в саду, было очень много девочек и мальчиков из детского сада. Некоторые Машку задевали, на ходу втягивали в игру. Для них она— одна лишняя рыбка в том косяке, к которому принадлежат они сами. А для Машки— это событие.
Потом этот косяк куда-то уплыл.
Где же Машка?
Вижу— на противоположной скамейке две девочки поменьше Маши что-то делают, склонились, играют— в куклы, что ли? И Машка тоже там стоит. Потом, постояв рядом с девочками, поиграв с ними, возвращается ко мне. Минуту спустя я замечаю, что при ней нет ее белой сумочки. В сумочке— маленькая кукла, носовой платок и прочие шмутки.
Спрашиваю:
— А где твоя сумка?
— Девочки играют.
— Что же ты оставила ее? Они же разорвать и сломать ее могут. Они же маленькие.
Подошел, поговорил с девочками, деликатно и постепенно, одну за другой, выручил все Машины вещи. Машкин поступок понятен. Ведь мы учим ее, что надо быть “доброй, а не богатой”, и не только со своими, но и со всеми... А дети полушагов в вопросах морали не знают. Всё так всё. Со всеми так со всеми. Это взрослые, как писал Житков, облегчают себе жизнь компромиссами и “исключениями”: “Ведь не до идиотизма же! Бывают, знаете, такие случаи...” Нет, “таких случаев” дети не признают. Я знаю, что для взрослых (многих) герой моего рассказика “Честное слово”— идиот и растяпа. Мало ли что дал честное слово, ведь знает же, что ребята ушли, а стоит! Читатель-ребенок (если он еще не испорчен взрослыми) так никогда не подумает и не скажет...
ТЕТРАДЬ ОДИННАДЦАТАЯ
19.11.61. Воскресенье. Ленинград.
Азбукой не занимаемся. Еще не кончились октябрьские каникулы, а Машке они уже надоели.
— Хочу, чтобы кончились каникулы. Учиться хочу.
Но все-таки мы с мамой решили продлить Машкин отдых. Хотя я не уверен, что это именно “школьные” занятия утомляют и возбуждают ее. Нервный ребенок всегда найдет пищу для возбуждения и переживаний. Не вовне, так в себе, в воображении.
* * *
Мама купила ей крохотную куколку-голыша.
— Ой!— говорю.— У тебя еще одна дочка?!
— Да. Она совсем маленькая.
— Сколько же ей?
— Она вчера родилась. Ей один год всего.
И долго не могла понять: как это ей один день, когда всегда говорят или “год”, или “месяц”?!
— Поняла?— говорю.
— Нет.
Это она всегда честно заявляет: “Нет! Не поняла!”
Да, иногда кажется, что слишком часто и слишком поспешно прибегает она к этой формуле.
* * *
Вечером зовет из своей комнаты:
— Папочка!
— Что, Маша?
— Не забудь...
— Что не забудь?
Подхожу к постели.
— Ну, что тебе?
— Не забудь напомнить мне завтра.
И перечисляет, что именно ей нужно не забыть:
— Выгладить платье Сяо-Сяо, написать письмо бабушке, бусики на нитку надеть, поиграть в школу. Леночку Журба в гости пригласить...
И пальцы при этом загибает.
— Не забудешь? Напомнишь?
— Да, да, напомню.
— Не забудь! Пожалуйста! Обязательно!..
Это у нее новая навязчивость. Боится забыть. И пока не попросит напомнить, не уснет.
2.11.61.
Вчера гуляла с папой. Впрочем, прогулка эта ограничилась тем, что дошли до аптеки имени К.Либкнехта на Большом проспекте, получили кальций для Машки, купили витаминов и вернулись домой.
Заходили еще в магазин грампластинок, но ничего там не купили. Папа только почитал вслух список долгоиграющих новинок. А Машка все умоляла купить ей какую-то пластинку: