Наша толпа. Великие еврейские семьи Нью-Йорка
Шрифт:
Но Джозеф стал в частном порядке советовать своим клиентам не связываться с железными дорогами. «Мы хотим поделиться с вами своим опытом, — писал он одному из них. «Новые дороги хотят много денег... Когда вы один раз вложите 25 000 долларов, они втянут вас на 100 000 долларов, а впоследствии и на полмиллиона... Вам потребуется много лет, чтобы вернуть свои деньги, а возможно, и никогда. Это наше дружеское предостережение».
Это был хороший совет, но Джозеф, пристрастившийся к «железному коню», не смог ему последовать. В последующие годы его инвестиции выросли с трех железных дорог до более чем ста. Временами он сам, казалось, путался в своих действиях. В какой-то момент он помог Джею Гулду купить контрольный пакет акций Missouri Pacific. Через год Джозеф выкупил большую часть облигаций, которые он продал Гулду. Когда Джозеф помог коммодору Вандербильту
Пока Джозеф предостерегал своих клиентов держаться подальше от железных дорог, он флиртовал с «короткой, но очень перспективной дорогой» под названием Memphis, Carthage & Northwestern. Вскоре после того, как он вложил в нее 250 000 долларов, компания M C & W оказалась не в состоянии заплатить за локомотив. В экстренном порядке Джозеф лично приобрел локомотив, который он назвал «Селигман», и сдавал его в аренду за скромные семьдесят долларов в неделю. (Эта идея была позаимствована у Вандербильта, чей локомотив назывался «Коммодор»). Некоторое время «Селигман» работал, но так и не смог вывести линию из убытков. В течение трех лет компания обанкротилась, а двигатель был продан на аукционе за два доллара.
В 1873 г. Джозеф писал: «Я питаю отвращение ко всем железным дорогам и никогда больше не буду испытывать искушения заняться продажей облигаций железных дорог. Я ежедневно участвую в двух-трех совещаниях по железным дорогам и поэтому не могу заниматься офисными делами так часто, как мне хотелось бы». Месяц спустя он мечтательно писал о «Великой национальной, Атлантической и Тихоокеанской железной дороге... линии, на которой никогда не бывает снега и которая имеет сравнительно легкие уклоны». Еще через год он писал Уильяму: «Было бы лучше, если бы мы вообще не касались [железнодорожных] облигаций... для нас было невозможно конкурировать с Barings, J. S. Morgan [отец J.P. и глава лондонского офиса Morgan] и другими на самых лучших дорогах США... мы тогда не понимали разницы между готовыми дорогами первого класса и недостроенными дорогами второго класса».
Джозеф Селигман не понимал не только разницы между готовыми и недостроенными дорогами. Но приведенное выше письмо указывает на одну область железнодорожных трудностей Селигманов: Дж. П. Морган, его банк и друзья. Вступив в союз с Гулдом, Селигманы нажили себе могущественного врага в лице Моргана. Конечно, Морган, в обмен на услугу (но никогда не иначе), иногда помогал им. Но возможности оказать услугу Моргану у селигменов были весьма ограничены. В союзе с Морганом был Август Бельмонт, человек, который никогда особенно не стремился к успеху селигменцев. Морган, Бельмонт и Ротшильды образовали ось финансовой власти, которую Джозефу Селигману было все труднее преодолеть.
15. «МОЙ БАНК
Поскольку Джозеф Селигман был ведущим еврейским финансистом в Нью-Йорке, большинство его клиентов также были евреями. Это, разумеется, означало, что, когда Джозеф Селигман попадал впросак в одном из своих не слишком удачных предприятий, впросак попадали и многие другие нью-йоркские евреи. В клубе Harmonie, избранном немецко-еврейском аналоге мужских клубов той эпохи, члены клуба начинали петь: «An Seligman hab' ich mein Geld verloren», когда Джозеф входил в комнату после одного из своих железнодорожных злоключений. Джозеф все меньше интересовался «Гармонией» и стал проводить больше времени в клубе «Юнион Лиг», членство в котором иногда казалось ему более предпочтительным.
Примерно в 1873 г. с Джозефом Селигманом стали происходить любопытные перемены. Ему было уже пятьдесят
Изменившееся мировоззрение стало оказывать сильное влияние на подход Джозефа к бизнесу. В течение многих лет в коммерческих банках, выпускающих векселя, преобладали имена язычников — Виллинг, Моррис, Гамильтон (чьи духовные потомки и сегодня контролируют коммерческие банки). Коммерческий банкинг казался частной нишей банкиров-язычников, так же как еврейские банкиры, такие как Джозеф, нашли свою нишу в качестве торговых банкиров, занимающихся вексельной торговлей. Эти два направления банковской деятельности практически не пересекались, пока в 1870-х годах Джозеф не решил, что селигманам следует восстановить свой бизнес в Сан-Франциско и что это должен быть их первый коммерческий банк. Джозеф, понимая, что это будет отходом от «традиционной» еврейской банковской практики, выбрал название с английским подтекстом — Anglo-California National Bank, Ltd. — и, чтобы усилить английскость банка, передал его организацию своему брату Исааку в Лондоне.
Безусловно, финансовая смекалка Айзека свидетельствует о том, что он мог планировать практически все детали работы банка в Калифорнии (где Айзек никогда не был), находясь за шесть тысяч миль от нее, с помощью дистанционного управления. В процессе работы над проектом он стал относиться к нему как к «моему банку». (Когда Абрахам Селигман, считавший себя экспертом по Западному побережью, приехал в Лондон, чтобы обсудить запуск нового банка, Исаак был весьма раздосадован «вмешательством» брата и написал домой, что Абрахам приехал в Лондон «вероятно, потому что ему нечем заняться»).
В Лондоне Исаак провел публичное размещение акций Anglo-California и собрал внушительную сумму в 400 тыс. фунтов стерлингов (или около двух миллионов долларов в американской валюте по тем временам). Исаак бесконечно суетился по самым незначительным вопросам и писал Джозефу нотационным тоном: «Мне нет нужды напоминать тебе о той огромной моральной ответственности, которую ты теперь несешь. С Божьей помощью наша репутация будет укреплена успехом Вашего управления банком». Он сурово добавил: «Если Вы будете плохо вести дела, то можете быть уверены, что наше доброе имя сильно пострадает, и ничто не может быть так прискорбно, как пострадать в репутации». Очевидно, что в глубине души Исаака не покидало опасение, что евреев могут обвинить в том, что они перегнули палку.
Далее Исаак велел Иосифу присылать ему «еженедельные сводки» по сделкам и «внятные отчеты», а также призвал его быть «очень осторожным, не делать плохих долгов, не запирать свои деньги под неоплачиваемый залог и не... давать деньги в долг видным политикам с перспективой годами ждать возврата» — все это похоже на совет Иосифа своим братьям за несколько лет до этого.
Весной 1873 г. банк готовился к открытию, и Исаак написал несколько настойчивых писем с просьбой: «Найдите какого-нибудь человека А-1, который станет главным управляющим». Иосиф ответил, что он нашел двух человек «А-1» — своего старшего сына Давида, которому было всего двадцать два года, и своего шурина (который был также его двоюродным братом) Игнаца Штейнхардта. Исаак был недоволен этими назначениями. Дэвид, по словам Исаака, был «слишком зеленым» для управления банком, «хотя, по крайней мере, он родился в Америке». Игнац, по словам Исаака, плохо говорил по-английски, и его «надо держать в задней комнате». Он добавил, что надеется, что ребята наймут «хорошего секретаря-корреспондента, который сможет писать безупречные деловые письма, потому что мне будет стыдно, если директора будут читать такую белиберду, какую пишет дорогой Дэвид, и такой неграммотный английский, какой сейчас присылает Игнац».