Наша толпа. Великие еврейские семьи Нью-Йорка
Шрифт:
Когда Джесси Селигман был вызван в следственную комиссию, он оказался более откровенным свидетелем. Он признал, что вся затея с Панамским каналом была плохо спланирована и пронизана «коррупцией, мошенничеством и воровством».
Сенатора Томпсона заинтересовали некоторые назначения в комитет по строительству канала, и он спросил Джесси: «Почему председателем был выбран именно мистер Томпсон? Ведь он не был великим финансистом, не так ли?».
Джесси ответил: «Нет, но он был прекрасным государственным деятелем и юристом».
«Но вы предложили это место генералу Гранту. Он был отличным солдатом, народным кумиром, но он не был ни великим юристом, ни финансистом, ни великим государственным деятелем, не так ли?»
Улыбаясь, согласно протоколу Конгресса, Джесси начал: «Ну...».
Сенатор Гири вмешался: «На этот счет могут быть некоторые разногласия».
Сев
Затем Джесси признался, что ему было известно о настроениях в Америке, которые с самого начала были направлены против Панамского канала, и откровенно добавил: «Присутствие здесь комитета из представительных людей, связанных с компанией по строительству канала, способствовало бы формированию более благоприятных настроений среди американского народа».
В ходе расследования выяснился также удивительный и не лишенный смысла факт. Возможно, министр Томпсон согласился на это назначение потому, что, как и Джесси, считал себя обязанным заботиться о своих друзьях. Через несколько дней после смерти Джозефа он написал Джесси:
В моем официальном качестве министра военно-морского флота у меня были особые возможности понять и оценить его [Джозефа] характер. Впервые я познакомился с Вашим домом через него летом 1877 г., вскоре после того, как Министерство перешло в мое подчинение. В то время его финансовое положение было серьезно затруднено: он был должен Вашему дому несколько сот тысяч долларов, и эта сумма постоянно увеличивалась за счет тратт, выписанных военно-морскими чиновниками во всех частях света, которые были приняты и оплачены Вами в Лондоне. Погасить весь этот долг или даже значительную его часть было невозможно, не усугубив существующего положения и не нанеся серьезного ущерба Службе». Когда он понял это положение дел, то сразу же предложил перенести долг на начало следующего финансового года и разрешить до этого времени продолжать тратты, не обращая внимания на сумму. Это предложение было либеральным и в высшей степени патриотичным; с благодарностью принятое мною, оно позволило Департаменту преодолеть все свои финансовые затруднения. Если бы не это, ущерб, нанесенный его репутации и службе в целом, мог бы оказаться непоправимым.
И вот, как это ни необычно, братья-эмигранты Селигманы, всего за несколько лет до этого пересекшие Атлантику на пароходе, на какое-то время лично познакомились с платежной ведомостью Военно-морского флота США. Этот факт Джесси стремился занести в протокол.
В итоге следственная комиссия пришла к выводу, что банковские фирмы не совершали никаких правонарушений, добросовестно продавали эмиссию Панамского канала, и что определенная доля пиара, замешанная на банковских операциях, вполне оправдана. Но скандал с Панамским каналом не давал покоя Джесси, которому сейчас было уже за шестьдесят, и он чувствовал, что подвел своего умершего брата. Ведь именно Джозеф всегда настаивал на том, чтобы «наша репутация была безупречной».
То, что произошло с репутацией Селигманов, было не хуже того, что происходило с финансовым сообществом в целом. Сама Уолл-стрит испытывала серьезные проблемы с общественными отношениями. Американцы больше не говорили с восхищением и уважением о «людях, которые определяют финансовое будущее нашей страны». Вместо этого «брокерское племя» превратилось в маленькую и жадную банду корыстных злодеев, а Уолл-стрит — в самую злую улицу в мире.
В этот момент Конгресс решил вмешаться и сделать канал раз и навсегда проектом Соединенных Штатов, и вновь предпочтение было отдано маршруту через Никарагуа. (Отчасти это было связано с тем, что американские инженеры хотели отмежеваться от французского фиаско в Панаме). Селигманы могли бы спокойно уйти со своей немалой прибылью со всей арены строительства канала. Но они были слишком психологически и эмоционально вовлечены, чтобы сделать это. И дело здесь было не только в чувствах. Они были заинтересованы в том, чтобы любые активы (например, железная дорога и несколько частично готовых терминалов) старой компании были спасены и проданы новой американской компании. Естественно, братья были настроены на панамский маршрут. Поэтому они начали длительную кампанию по изменению американского общественного мнения и дискредитации Никарагуа [34] .
34
По мнению
Пока в Вашингтоне продолжались дебаты о маршрутах каналов, Селигманы обратились к своему другу, сенатору Марку Ханне. Для изучения возможных маршрутов каналов была назначена комиссия под названием «Межокеанская комиссия», и селигмовцы попросили Ханну обратиться к Конгрессу с просьбой не давать никаких рекомендаций до тех пор, пока не будет готов отчет комиссии. Ханна согласился, и Конгресс, по его просьбе, согласился подождать. Затем, к разочарованию Селигманов, комиссия представила свой отчет, в котором подавляющее большинство высказалось в пользу Никарагуа.
Теперь, в отчаянии, селигманисты в Нью-Йорке и Париже обратились к человеку по имени Филипп Буно Варилла. Буньо-Варилью называют «человеком, который изобрел Панаму», но в каком-то смысле именно селигманисты изобрели, или помогли изобрести, М. Буньо-Варилью. Это был обходительный усатый мужчина, который впервые привлек внимание селигманистов благодаря своей деятельности в деле Дрейфуса. [35] Селигманистам казалось, что Буньо-Варилья обладает уникальным талантом шокировать публику, заставляя ее изменить свое мнение. По удивительному стечению обстоятельств выяснилось, что Буно Варилла был предан идее строительства канала через Панаму с десятилетнего возраста, с тех пор как узнал о подвиге де Лессепса в Суэце. Не раздумывая, он согласился на эту работу.
35
Он был однокурсником полковника Дрейфуса в Политехнической школе, а во время осуждения Дрейфуса Буньо-Варилья и его брат были издателями парижской газеты Le Matin. Именно братья Буно Варилла в 1896 г. поразили мир, опубликовав фотографии двух писем: одного — обвинительного письма Дрейфуса, якобы написанного немецкому атташе, и другого, написанного совершенно другим почерком, — письма, которое Дрейфус действительно написал несколькими годами ранее Филиппу Буно Варилла. Эта журналистская работа вновь открыла дело и привела к последующим событиям.
Прибыв в США, он сразу же приступил к плотному графику выступлений. Тем не менее, через несколько месяцев после приезда Буньо-Варильи Конгресс единогласно проголосовал за маршрут в Никарагуа. Теперь, поддерживаемый селигманами, Буньо-Варилья включил мощную передачу, пытаясь в последний момент склонить на свою сторону Сенат. Буньо-Варилья так упорно боролся и произносил такие горячие речи, что министр иностранных дел Франции в Вашингтоне связался с братом Буньо-Варильи в Париже, заявив, что деятельность Филиппа позорит Францию, и предположив, что Филипп сошел с ума. Брат поспешил в Америку, но обнаружил, что Филипп стремится к победе и его не остановить.
На помощь селигманам и их тогдашнему главному пропагандисту пришло ветхозаветное божество. На острове Сент-Винсент в Вест-Индии произошло извержение вулкана, в результате которого погибло несколько тысяч человек. За два дня до этого на Мартинике произошло извержение якобы мертвого вулкана горы Пеле, в результате которого погибло тридцать тысяч человек. Никарагуа имела вулканическую историю. Панама — нет. Буньо-Варилья вдруг вспомнил о чем-то, что он когда-то видел. Он бросился в магазин марок, и там, конечно же, оказалась никарагуанская марка номиналом пять песо с изображением дымящейся горы Момотомбо. Буньо-Варилья купил девяносто марок с изображением вулкана, прикрепил каждую к бланку письма и написал под каждой: «Официальное свидетельство вулканической активности на перешейке Никарагуа». За три дня до голосования он отправил по одной марке каждому сенатору. Он и Селигманов ждали. Сенат провозгласил решение в пользу Панамы при восьми несогласных. Селигманы ликовали.
Затем Буньо-Варилья купил достаточное количество марок вулкана для Палаты представителей, и вскоре Палата тоже изменила свое решение. Но тут возникли новые проблемы. Панамский перешеек в то время входил в состав Колумбии, а Колумбия теперь передумала предоставлять новое право на проход. Буньо-Варилья начал оказывать давление, и определенные суммы денег стали попадать в руки колумбийских чиновников. Казалось, что Колумбия вот-вот передумает, но затем она проголосовала за отказ ратифицировать договор о канале. «Ничего не остается, — объяснял Буньо-Варилья селигманам, — кроме как заставить Панаму отделиться от Колумбии. Это будет означать революцию». Джеймс Селигман поинтересовался: «Сколько будет стоить революция?».