Наша толпа. Великие еврейские семьи Нью-Йорка
Шрифт:
Остановившись, он начал тратить, и здесь он снова стал противоположностью экономному г-ну Шиффу. Он купил особняк Э. Х. Гарримана на Пятой авеню, огромный дом в Элбероне и замок на вершине холма в округе Вестчестер, и быстро начал заполнять все эти места друзьями, цветами, охлажденным шампанским, красивыми женщинами и коллекциями драгоценных камней в подсвеченных витринах. Невысокий, кругленький и близорукий — он никогда не был похож на себя — Адольф Льюисон стал первым в толпе убежденным плейбоем.
Его подход к жизни неизбежно отразился на его подходе к бизнесу. В 1898 г. Адольф и его брат решили объединить усилия с Уильямом Рокфеллером и Генри Х. Роджерсом, одним из лидеров рокфеллеровской компании Standard Oil, и образовать, имея капитал около пяти миллионов долларов, Объединенную компанию по продаже металлов. Вклад Lewisohn в эту компанию состоял из их медного завода в Перт-Амбое и всех медных активов Lewisohn Brothers. Группа Рокфеллера-Роджерса
Успех торгового треста подтолкнул Адольфа к следующему шагу — созданию плавильного треста. Это был гораздо более амбициозный проект с капитализацией более 100 млн. долларов, в котором снова участвовала группа Рокфеллера-Роджерса. Он назывался American Smelting & Refining Company и представлял собой слияние двадцати трех различных металлургических концернов. Очевидно, что это был трест, призванный доминировать на американской горнодобывающей арене и обеспечить интересам Рокфеллера фактический контроль над всем, что находится под американской землей, а Адольф и Леонард Льюисоны ехали с ним в качестве очень важных попутчиков. Была только одна трудность. Интересы Гуггенхайма, когда им предложили присоединиться к American Smelting & Refining Company, вежливо отказались. Это было одно из самых строгих правил старого Мейера: плавильные заводы Гуггенхаймов не должны выходить за пределы семьи. Возможно, к этому моменту Адольф Льюисон почувствовал, что он уже заработал столько денег, сколько ему «нужно», и готов остановиться. Во всяком случае, он, видимо, не понял важности отказа Гуггенхаймов стать частью его слияния и удовлетворился их заверениями, что они будут действовать «в согласии».
С созданием компании Guggenheim Exploration Company семья вступила в свою самую амбициозную эпоху. Ее целью было захватить лучшие рудники Северной Америки, пройдя с юга на север, начиная с Мексики и пересекая полушарие через Соединенные Штаты, Канаду и Аляску. Во главе этого грандиозного плана стоял самый амбициозный из сыновей Мейера — Дэниел, второй по старшинству. В комнате партнеров компании Guggenheim Brothers в Нью-Йорке различные Гуггенхаймы увековечены на холстах, и, по устойчивому слуху, площадь портрета каждого из них напрямую зависит от размера его вклада в семейное состояние. Конечно, портрет «мистера Дэна», как его называли, гораздо больше остальных. Он был на семь лет моложе Адольфа Льюисона, и в 1899 г. ему было еще около сорока. Он был маленьким человеком, как и его отец, но, по словам Бернарда Баруха, Дэниел Гуггенхайм был «одним из трех маленьких людей, которых я знал — другими были Сэм Гомперс и Генри Дэвидсон — и которые сидели выше, чем большинство мужчин стоят». Я вижу Дэна... маленьким человеком, сидящим в большом кресле и доминирующим над всей комнатой». Самыми привлекательными чертами его лица были зеленовато-голубые глаза, которые (похоже, это было обязательным условием для магнатов начала века) всегда описывались как «пронзительные». Дэниел Гуггенхайм также решил, что хочет доминировать в американской горнодобывающей отрасли. Его компании приносили миллион долларов в год, но с образованием American Smelting & Refining Company он впервые оказался в обороне. Его не столько интересовала «гармония», сколько победа.
В этот момент начинает складываться впечатление, что Адольф Льюисон возится, пока горит Рим. Занятый своими вечеринками, он, по-видимому, полагал, что огромные размеры его American Smelting & Refining Company и его компаньонов, Рокфеллера и Роджерса, позволят ему выиграть. Роджерс, похоже, тоже был в этом заблуждении, в то время как Рокфеллер, как это часто бывало, оставлял все на Роджерса. Дэниел Гуггенхайм тем временем предпринял несколько смелых шагов. Он привлек в свою команду спекулянта Уильяма К. Уитни, который женился на сестре Оливера Х. Пейна, крупного акционера Standard Oil. У Уитни был спекулятивный капитал, который можно было потратить. Далее Гуггенхайму улыбнулась удача. Забастовка вывела из строя ряд предприятий American Smelting & Refining Company, что сделало траст временно уязвимым. Дэн Гуггенхайм воспользовался этим обстоятельством, выпустив на рынок кучу свинца и вынудив трест продавать его ниже себестоимости. Дэн начал скупать акции A S & R. В декабре 1900 г. траст сделал Дэну Гуггенхайму еще одно предложение выкупить его, но на этот раз траст вел дело от слабости. Гуггенхайм знал об этом и воспользовался этим. Он объявил, что будет продавать за 45,2 млн. долл. И за эту цену трест получит все имущество Гуггенхайма, кроме самых лучших — колорадских и мексиканских рудников и геологоразведочной компании. Вместе с остальными объектами доставались и Гуггенхаймы. Таким образом, Американская
Ошеломленные, Роджерс и Льюисоны поняли, что произошло «невозможное». Выкупив Гуггенхаймов, они одновременно поставили Гуггенхаймов во главе компании. Селигманы на этот раз были в восторге; они возглавили синдикат, который вывел на рынок первую эмиссию A S & R — размещение по номиналу привилегированных акций на сумму 40 млн. долларов, которые были проданы с большой легкостью.
Теперь группа Роджерса-Льюисона попыталась нанести ответный удар. Они наняли Дэвида Ламара, одного из нескольких спекулянтов, получивших титул «Волк с Уолл-стрит», и велели ему снижать цену на акции A S & R до тех пор, пока компания не будет разрушена. Но у Гуггенхаймов был Уитни, который был не менее влиятельным спекулянтом, чем Ламар, и которому было предписано делать все наоборот. В итоге битва двух спекулятивных волков закончилась практически вничью. Акции упали всего на семь пунктов, и Гуггенхаймы устояли. Далее Роджерс и Льюисоны обратились в суд. Закон, конечно, был в пользу группы Роджерса, но когда Гуггенхаймы предложили пойти на компромисс, результат компромисса, похоже, оказался еще более благоприятным для Гуггенхаймов. Когда дым от судебного процесса рассеялся, председателем совета директоров American Smelting & Refining Company был Даниэль Гуггенхайм, казначеем — его брат Саймон, а еще три брата по-прежнему входили в совет директоров.
Получение контроля над A S & R стало величайшим событием в карьере Гуггенхаймов. Он сделал их мировыми королями горнодобывающей промышленности, и с тех пор состояние Гуггенхаймов росло с той самовоспроизводящейся силой, которой часто обладают деньги. Адольф Льюисон тем временем все еще владел своими акциями A S & R. То, что он проиграл битву, казалось, не имело никакого значения. В какой-то решающий момент он просто потерял к ней интерес. Он не был таким уж приобретателем. Кроме того, он был слишком занят тем, что тратил и наслаждался своими миллионами.
Финансовые историки называют борьбу Гуггенхайма и Льюисона за контроль над медной промышленностью «битвой эпических масштабов». Но с точки зрения того, как весело обе семьи распорядились своими состояниями впоследствии, кажется, что все это было просто забавой.
В Нью-Йорке вальс и два шага постепенно вытеснялись с танцплощадки регтаймом таких танцев, как индюшачья рысь, медведь-гризли, объятия кролика и латиноамериканский Maxixe. Вскоре под свист стали подниматься женские юбки, а на шляпах размером с зонтик появились чучела птиц. Даже «знатные люди», как утверждалось, появлялись в брюках с пегим верхом, ботинках с двумя пуговицами и шлепанцах.
Точнее, некоторые выдающиеся люди. Гуггенхаймы отказались быть лидерами моды и остались консерваторами, одной ногой стоящими в XIX веке. Шел последний из грандиозных балов миссис Астор — балов, в которых публика все равно не принимала участия. Но балы и друзья миссис Астор выполнили свою функцию. Если нееврейское общество в Нью-Йорке, казалось, становилось все более раздробленным и корыстным, то еврейское общество могло успокоить себя тем, что оно становится все более солидным и ответственным. «Общество миссис Астор, — писал один из собравшихся, — было совсем не таким, как наше. Можно сказать, что ее общество было противоположным. Ее общество было основано на публичности, показухе, жестокости и стремлении. Наша же была основана на семье и спокойном наслаждении любимыми людьми». Это разумная оценка. Исключительность была взаимной и обоюдоострой. Если языческое общество предпочитало быть ярким, то еврейская толпа была незаметной.
«Незаметность» вообще стала ключевым понятием в жизни немецких евреев. Именно для того, чтобы быть незаметными, Мейер и Барбара Гуггенхайм, а также многие другие отказались от ортодоксальности своих родителей, стали реформированными (или менее заметными) евреями и присоединились к немецкому еврейскому храму Эману-Эль. Чтобы быть незаметными, многие Гуггенхаймы поселились в больших, но безымянных особняках в менее фешенебельном Вест-Сайде. Незаметность была синонимом благопристойности. Если Мейер Гуггенхайм проезжал по парку в санях или карете, он ехал один, сам управляя вожжами, избегая демонстративного присутствия кучера и лакеев. Существовало почти эмпирическое правило: чем богаче человек, тем более приличным и незаметным он старался быть [40] .
40
И по некоторым сугубо практическим причинам. Похищение Кудахи в 1900 году с рекордным по тем временам требованием выкупа в 25 000 долларов стало мрачным напоминанием о том, что может случиться, если человек слишком много внимания уделяет своему богатству.