Наша толпа. Великие еврейские семьи Нью-Йорка
Шрифт:
Брат Бена Уилл (или «Гейтенби Уильямс») оказался не намного удачливее в том, что касалось женщин и известности. Расставшись со второй женой, Уилл «вернулся к своей старой любви — театру, взяв себе в протеже целую череду шоу-герлз». Его протеже часто проводили неофициальные пресс-конференции, и одна из этих девушек, актриса, игравшая в «Баллиху», рассказала журналистам, что познакомилась с Уиллом, потому что «читала экземпляр «Литературного дайджеста», и это привлекло его внимание». После смерти Уилла все его состояние было завещано «Мисс Америке» 1929 г., «Мисс Коннектикут» 1930 г. и еще двум девушкам из шоу-бизнеса примерно того же возраста. Газеты с жадностью обсуждали, сколько миллионов разделят эти четыре девушки, но, увы, вторая жена Уилла, с которой он не успел
Но самым эффектным плейбоем из всех Гуггенхаймов был сын Дэна Гуггенхайма, Мейер Роберт. У М. Роберта было в общей сложности четыре жены, и в какой-то момент, женившись на второй, он стал католиком. («Я в восторге», — сказал тогда Дэн Гуггенхайм. «Мой сын всегда был очень плохим евреем. Надеюсь, из него сделают лучшего католика»). В любом случае, католиком он оставался недолго. М. Роберт недолго был американским послом в Португалии. Когда португальское правительство отправило его на родину как персону нон грата, он посмеялся над этим, сказав, что все произошло из-за того, что он случайно уронил чайную ложку на платье одной португальской дамы. Свидетели этого события, однако, утверждают, что из-за упавшей чайной ложки Роберта Гуггенхайма не вышвырнули бы из Португалии, если бы он не стал так настойчиво гоняться за столовым серебром руками. Его четвертой женой стала известная вашингтонская хозяйка Полли Гуггенхайм, ныне миссис Джон А. Логан, которая относилась к своенравию своего мужа с терпимым юмором. После смерти Роберта Гуггенхайма его имя вновь всплыло в газетах. Федеральное правительство хотело взыскать около 169 548 долл. налогов, которые, по его мнению, должны были быть уплачены за подарки наличными, драгоценностями и «сравнительно скромным домом в Джорджтауне», сделанные «неустановленной женщине-другу».
В этот момент вспомнили, что М. Роберт Гуггенхайм умер вечером, садясь в такси у сравнительно скромного дома в Джорджтауне, после того как поужинал там со своим другом.
35. НОЧНАЯ РУБАШКА МЕСЬЕ ЖУРНЕ
К 1900 году в Нью-Йорке появилось как минимум два важных средства передачи светских новостей, ни одно из которых не было абсолютно надежным. Одним из них была еженедельная газета сплетен под названием «Городские темы». Вторым был телефон. Town Topics был почти полностью посвящен эпатажным похождениям Вандербильтов, Веббов, Уитни, Гоэлетов, Гулдов, Морганов, Хантингтонов, Швабов и Райанов. Издание драматизировало тот факт, что принадлежность к «обществу» имеет определенные недостатки, поскольку «Town Topics» получал значительный доход за счет простого вымогательства: если Вандербильт, Уэбб, Уитни, Гоулт, Гулд, Морган, Хантингтон, Шваб или Райан не хотели, чтобы его очередная выходка была напечатана, он должен был заплатить. Поскольку они не считались обществом, семьи толпы были милосердно пощажены (хотя к Джимми Спейеру однажды подошел «представитель» Town Topics и галантно заявил: «Мне все равно, что вы обо мне напишете, лишь бы не говорили ничего неприятного о моей жене»). Его оставили в покое).
Тем временем благодаря телефону сплетни распространялись быстрее и эффективнее, чем когда-либо прежде. Большинство женщин той эпохи проводили у телефона не менее двух третей каждого утра, и многие считали, что не могут начать свой день, пока не покончат с телефонными разговорами. И все сразу (или так казалось) — с девяти до полудня телефонные линии верхнего города были заняты разговорами о любовницах, любовниках, шоу-герлз и скандалах. Фрида Шифф Варбург, как вспоминают ее дети, «выглядела так, словно ее протащили через сучок», когда она выходила из утреннего телефонного разговора. И вполне возможно, что так оно и было.
Сколько из этих романов и жутких историй было реальностью, а сколько — выдумкой, конечно, остается под большим вопросом. Слово «любовница» стало настолько привычным, что любая женщина, с которой мужчина разговаривал в пятницу вечером в Schiff,
Иногда, как это было принято в ту эпоху, когда разводы «не делались», за исключением экстренных случаев, подобных Гуггенхайму, любовница действительно входила в семью и становилась, по выражению Мэри Маккарти, «другом семьи». В других случаях это оказывалось непросто, и вокруг постоянно возникали уязвленные чувства. Были мужья и жены, которые, хотя и путешествовали и развлекались вместе, никогда не разговаривали, были пары, которые, хотя и ходили на одни и те же званые вечера, не разговаривали с другими парами о делах сердечных.
Среди них был один очень любимый всеми человек, жена которого, как вдруг стало известно, завела любовника, причем женатого. В итоге роман закончился, а через некоторое время молодая жена умерла. Хотя можно было бы считать, что на этом все закончилось, но это не так, и было созвано семейное совещание, на котором решался вопрос о том, что делать с шокирующим отношением покойной жены к своему мужу при жизни. В ее столе был произведен обыск, и, конечно, нашлись письма, которые «доказывали» ее вину. Они были упакованы и отправлены не отправителю, а его жене как «доказательство» его поведения. Затем было сочтено необходимым рассказать о проступках матери маленьким детям покойной жены. Этот обмен информацией был жестким, но в то же время и защитным, ведь где теперь еще можно было поговорить? Все прошло по кругу, и все «в кругу семьи».
Не все дела можно было завершить с такой хирургической аккуратностью, что и продемонстрировала другая досадная «семейная проблема», связанная, как ни странно, с Селигманами. К началу века с этим элегантным и несомненным семейством, хотя оно существует дольше других, было связано совсем немного скандалов. У них была своя «особая ветвь», но в остальном они казались безмятежно выше тех невзгод, которые выпали на долю других. На самом деле это казалось несправедливым, и Селигманы за это обижались.
В 1900 году «фанера» Селигманов начала трескаться. Альфред Линкольн Селигман, пятый и последний сын Джозефа, как и многие его братья и кузены, как два сына Соломона — Джим и Моррис Лоеб, как Бен и Уилл Гуггенхайм, не интересовался бизнесом и был больше склонен к тому, чтобы быть джентльменом на досуге. Альфред был общительным и мягким человеком с дилетантским интересом к искусству. Он прекрасно играл на виолончели, а также был скульптором-любителем. Он очень любил детей, хотя у них с женой их не было, и подарил Нью-Йорку очаровательный памятник — бронзовую статую в Морнингсайд-парке на 114-й улице, изображающую олененка, притаившегося под камнем, над которым склонился свирепый медведь. Надпись гласит:
Детям Нью-Йорка,
Подарено Альфредом Линкольном Селигманом,
вице-президентом Общества защиты национальных магистралей,
и установлен под их эгидой, 1914 г.
Положение олененка символизирует положение, в котором оказался Альфред четырнадцатью годами ранее. Он был женат на бывшей Флорин Арнольд, и они с женой считали себя «богемой». Они любили развлекать художников, писателей, композиторов и музыкантов в своей большой квартире в старом отеле Murray Hill. И, как писал покойный Джордж С. Хеллман в неопубликованном рассказе о Селигманах, «доброе сердце Альфреда билось с детской верой в доброту человеческой природы — верой настолько детской, настолько невероятно доверчивой, что она привела к первой глубокой трагедии семьи Селигманов». (Г-н Хеллман немного романтик, когда речь заходит о родственниках Селигманов).