Наша трагическая вселенная
Шрифт:
— Значит, никто до сих пор не знает, что это было? — спросил ведущий.
— Да, так никто и не знает! Но, скорее всего, следы кто-то имитировал, чтобы пошутить.
— Хороши шуточки!
— Да! Загвоздка лишь в том, что человеческих следов поблизости обнаружено не было. Возможно, у шутников была какая-то особая обувь. Кто знает? Но интересно другое: вечером 7 февраля в Тейнмуте, в Обществе полезных знаний проходила лекция некоего мистера Пламтра из Доулиша на тему «Влияние предрассудков на естественные науки». Это удивительное совпадение подметил ученый по фамилии Хаузхолд, и мне тоже кажется, что между лекцией и следами могла быть какая-то связь, но на сегодняшний день доказать это невозможно.
— А Зверь, который якобы бродит по Дартмуру в наши дни, — вы полагаете, что он тоже чья-то шутка? Кто-то пытается нас разыграть?
— Все может быть.
В Слэптон-Сэндс было пустынно, если не считать нескольких рыбаков в темных плащах и мужчины, что отдраивал желтое рыбацкое суденышко. На горизонте проглядывали в дымке темные очертания огромных кораблей. Я припарковала машину со стороны Торкросса, и мы с Бешей под нависшим бледно-серым небом пошли по берегу вдоль кромки моря, расположенного по правую руку от нас. Многочасовые прогулки с Бешей научили меня другими глазами смотреть на самые разные предметы вокруг — те, на которые Беша писала, наступала или запрыгивала, те, которые она жевала или обнюхивала в поисках следов других собак, те, от которых убегала, и те, которые приносила мне, чтобы я их ей бросала. А еще я могла теперь подолгу таращиться на какое-нибудь животное, птицу или дерево и говорить про себя такое, от чего моему отцу сделалось бы противно: «какими счастливыми, наверное, чувствуют себя птицы, когда летают» или «а вон тому странному растению, кажется, очень даже нравится расти в песке».
Однажды я попыталась объяснить Кристоферу, что такое эволюция и естественный отбор, и воспользовалась самым распространенным примером про жирафа. Мне не хотелось вступать с ним в спор о тех элементах видообразования, в которые он наверняка не поверил бы, поэтому я изложила ему упрощенную версию. В те времена, когда у жирафов еще не было длинной шеи и внешне они напоминали лошадей или ослов, рассказывала я, один из них вдруг родился с невероятно длинной шеей, и оказалось, что с таким ростом очень удобно дотягиваться до листьев на верхних ветвях деревьев. И вот благодаря мутации этот жираф становится королем леса, а его измененные гены с легкостью распространяются, потому что все девчонки-жирафихи хотят, чтобы он их трахнул, и его сыновьям и дочерям тоже передается это эволюционное преимущество — способность дотягиваться до верхних листьев. В итоге все остальные — обычные — жирафы вымирают, возможно, от огорчения, потому что они-то не достают до верхушек деревьев. Случилось все это так давно, что никаких промежуточных «версий» жирафов уже не осталось, есть только «окончательный» вариант. «Малыш, как это круто!» — сказал тогда Кристофер. Он впервые понял нечто относившееся к науке, и поэтому я не стала уточнять, что на самом-то деле сегодняшние жирафы еще не являются венцом эволюции и будут видоизменяться до конца времен, который вряд ли настанет завтра, даже если мы допускаем такой вариант. Я и сама не могла хорошенько понять, что еще нужно этим жирафам, кроме листьев с верхушек деревьев. Луну им, что ли, подавай? А может, они, наоборот, вообще ничего не хотят?
Я была изумлена: Кристофер запросто принял идею эволюции, назвал ее «крутой» и не увидел в ней ничего удивительного. Ведь вообще-то это потрясающе: и люди, и какие-нибудь там отдельные части жирафа не просто болтаются во вселенной, а хитрым образом связаны друг с другом и выполняют самые разные функции! И все, что существует и способно думать, не может этому не удивляться! Однако за неделю до этого у нас уже вышел серьезный спор на тему скорости света, и Кристофер, возможно, лишь хотел теперь поскорее закончить разговор. Мы с Бешей приближались к киоску, и я снова подумала про поствселенную Келси Ньюмана, в которой уже ничто и никогда не будет эволюционировать. Каждый станет героем, борющимся за секс и славу, и ему не надо будет изобретать поводов для своих сражений. Все окажется предсказуемым, и люди перестанут вообще чему-либо удивляться.
Добравшись до киоска, я купила рыбу с картошкой для себя и колбаску для Беши. Потом устроилась на скамейке, лицом к морю, и стала думать, каких бы таких снадобий раздобыть для Кристофера. Если книга, которую я прочитала, не врет, то лекарство подойдет вообще любое — главное, чтобы он (ну и, может быть, я тоже) в него поверил. Было холодно, и я подумала, что, может, стоит забежать в «Фогхорн» — выпить чего-нибудь и согреться у огня. Я вернулась к киоску, чтобы выбросить обертки от еды, и увидела там объявление, которое повесили буквально только что. «Сдам на зиму рыбацкий домик. Триста фунтов в месяц». Триста фунтов — это же очень дешево, примерно столько я планировала платить за аренду кабинета.
— Простите, пожалуйста, — обратилась я к девушке в киоске. — С кем можно поговорить по поводу вот этого?
— С Эндрю Глассом, — сказала она. — Из «Фогхорна».
— А, здорово, я как раз туда собиралась. Спасибо!
Я пошла дальше по набережной и вскоре оказалась у облезлой красной двери, загроможденной старыми клетками для ловли крабов, веревками и рыболовными сетями. Если не знать, что здесь находился «Фогхорн», его легко можно было не заметить: деревянную вывеску даже зимой загораживали ветки кустарника. Наверное, Эндрю так больше нравилось: ему не приходилось иметь дела с туристами, и бывали у него только местные и постоянные клиенты. В округе было полно тех, кто знал, что в «Фогхорне» тебе нальют отличного пива да еще подадут фунт местных креветок, дюжину устриц и рыбу, только что выловленную из моря. Красная деревянная дверь открылась и звякнула колокольчиком. Внутри там всегда играла какая-нибудь интересная музыка — часто это был альбом, который я хорошо знала, или нечто такое, чего очень давно не слышала и чему радовалась, как неожиданной приятной встрече. Когда я была здесь в прошлый раз (Либби угощала меня устрицами), играл сборник современных матросских песен, мы сидели у огня и подпевали Тому Уэйтсу, а потом Либби рассказала мне, что познакомилась с человеком по имени Марк, у которого были потрясающие глаза, и, как только она его увидела, ей захотелось его поцеловать. Он пришел в их группу по вязанию — раньше мужчины к ним на занятия не ходили. И хотя Либби вязала уже много лет, она не знала, что пряжу удобнее тянуть из середины клубка, а не с его внешнего конца. Этому и еще нескольким секретам ее научил Марк. А она в ответ научила его горизонтальному трикотажному шву. Марк вязал, зажав одну из спиц под мышкой, как волынку, и говорил, что его прапрадеды из Нортумберленда только так и вязали.
Сегодня в «Фогхорне» играла Superstarгруппы The Carpenters. Эндрю Гласс был худым, как жердь, пятидесятилетним мужчиной с обветренным лицом, светлыми волосами и темно-синими глазами, сверкавшими из-под круглых очков в проволочной оправе. Облокотившись на стол, он читал «Гардиан». Рядом на столе лежала целая стопка журналов: «Экономист», «Нью Сайентист», «Спектейтор», «Прайвит ай» — такое изобилие прессы встречалось далеко не в каждом девонском пабе. Посетителей было совсем немного, и каждый сидел со своей пинтой в каком-нибудь укромном уголке. Один мужчина устроился у камина и читал триллер в мягкой обложке, Беша подошла и понюхала его ботинки, но он на нее даже не взглянул. Он прочитал уже примерно две трети книги и, казалось, случись в тот момент конец света, все равно не оторвался бы от чтения. Я кликнула Бешу и прислонилась к барной стойке.
— Эндрю, — позвала я. — Привет! Не нальешь пинту «Зверя»?
«Зверем» называлось пиво из Эксмура, и сегодня оно казалось как нельзя более уместным. Эндрю оторвал глаза от газеты.
— Мег, — он улыбнулся, подошел ближе и через стойку пожал мне руку. — Давно тебя не было.
— Да, давно. Как твоя книга?
— Ох, я тут совсем забегался. Думал, уйду из флота — будет куча свободного времени, чтобы всем этим заняться. А вон за месяц ни строчки не написал. Но у меня со следующей недели появится новый бармен — и станет полегче. А ты как? Как книги?
— А я на днях уничтожила целый роман, но в остальном все хорошо. Я просто все никак не могу начать. И завидую тебе. У тебя уже, кажется, больше двадцати тысяч слов?
— Что-то вроде этого. Кстати, я сделал, как ты советовала.
— И что же я, интересно, советовала? Надеюсь, что-нибудь хорошее.
— Советовала как можно подробнее описывать свой личный опыт и использовать традиционную повествовательную конструкцию. Рассказать не столько историю самой трагедии, сколько о том, как я о ней узнал, — ну и побольше о моей жизни на море. Я начал с того, что перечитал начало, там говорится о том, как Олли забрали в армию, — я тебе говорил, что их отправили в Ирак? — Эндрю протянул мне бокал. — За счет заведения. Все равно теперь с новым барменом дела у нас пойдут на лад!
— Спасибо. Кстати, я заказала «Зверя» по особому поводу!
— Ты же всегда его заказываешь.
— А, вообще-то да. Но все равно, помнишь Тима Смолла? Он подготовил очень хорошее предложение, и «Орб букс» планирует заказать ему роман. Но дело не только в этом. Теперь появился настоящий Зверь, и Тим отправляется на его поиски.
— Ну что ж, за Тима! — Эндрю поднял чашку с чаем.
— За Тима! — откликнулась я и подняла бокал. — А еще, что там по поводу сдачи домика на зиму? Я видела объявление на киоске.